Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]

И еще тверды были уверенностью: любой из их товарищей мужественно встречал, не дрогнув, самую грозную опасность. «Все дипкурьеры — из одного материала. Крепкого! Верно, ребята?» — обратился Георгий мысленно ко всем, кто сейчас с диппочтой Родины ехал где-то в поезде, летел в бомбардировщике, плыл в подводной лодке или на торговом корабле в других морях и океанах.

— Далеко до Медвежьего? — спрашивает Николай.

— Наверное, уже близко… Почтим память Хромова и Шмакова.

Встали. Помолчали. Потом Зайцев тихо сказал:

— Мне рассказывали такую притчу: там, где падает мертвым солдат, поднимается в его честь дуб. Пусть не сразу, пусть через много лет, но обязательно вырастет. Ну а если человек погибает на море?

— Не сомневаюсь, что и тут есть притча. Возможно, даже трогательней, красивей. Но и без притчи мы с тобой знаем: остается память. Память людей. Долгая, вечная. И не только память. Все лучшее, что было у героев, вливается в новых бойцов, помогая довершить правое дело, отомстить врагу за погибших друзей.

Георгий говорил медленно, подыскивая слова, достойные такой минуты.

— Помнишь — на памятнике Теодору Нетте: Смерть наша будет отмщена Грядущей пролетарской местью.

…Кнопка вызовов давно уже не нажималась. Вновь и вновь стучит в сердце вопрос: что там, наверху? Единственная возможность — спросить у Роберта. Но что может поведать рядовой матрос? «Артиллерийская дуэль. С кем? Конечно, с фашистской эскадрой». Вот и все. А результаты дуэли?..

Вдруг орудия смолкли. Это было неожиданно и непривычно. Молчание длится час, два, пять…

Внезапно распахнулась дверь. Помкэп!

— Хау ду ю ду, джентльмены! — прогремел его бас.

Джонсон чисто выбрит, только синева под глазами выдает его усталость.

— Какие новости? — торопливо спросил Георгий.

— Бой провели успешно. Конечно, потери есть. С обеих сторон. Что ж, война… На этот раз огонь противника был значительно слабей. Опасная зона пройдена. Теперь я выполняю наконец вашу просьбу — можно подняться на верхнюю палубу.

Николай и Георгий переглянулись.

— Давай первым. По традиции, — сказал Николай.

Георгий шагнул вслед за помкэпом, спросил:

— Сколько кораблей каравана потоплено?

— О, совсем немного! (о числе умолчал).

Равнодушное «совсем немного» резануло. Джонсон это почувствовал.

— Что вам беспокоиться о караване? Вы целы — и хорошо. Нет?

Джонсон был задет.

— Вы, русские, непонятные люди, — сказал он. — Я не понимаю логики ваших поступков. В минувшем году мы тоже пробивались в Мурманск с караваном, в составе которого был пароход «Старый большевик». В него угодило несколько тяжелых снарядов. Возник пожар. В трюмах взрывчатка. Мы предложили команде покинуть пароход. Людей должен был подобрать наш эсминец. Логично? Да. Но ваш капитан отказался выполнить приказ. Команда не покинула борт. Корабль отстал, долго дымился на горизонте. Потом исчез. В ходе боя мы забыли о нем. Каково же было наше удивление, когда «Большевик» снова появился. Воскрешение из мертвых! Черт возьми, такое не укладывается в моей голове. Это вне всяких реальных рамок.

— Может быть, именно поэтому капитан «Старого большевика» не только награжден высшим орденом моей страны, но также получил британскую награду.

— И британскую? — удивился Джонсон. — Я не знал.

Он остановился, приложил руку к козырьку:

— В вашем лице я поздравляю доблестного капитана.

Палуба… Георгий жадно вдыхал морской тугой воздух, подсоленный холодными брызгами.

— Можно бинокль? — спросил помкэпа.

— Пожалуйста.

Обвел живые морские холмы, всматривался в темные силуэты пароходов. «Пыхтят. Не сдаются. И никогда не сдадутся. Нет, это не просто рейсы. Это героическая одиссея середины двадцатого века».

Костюченко был взволнован и продолжал (уже про себя) говорить с помкэпом. «Вы, мистер Джонсон, вряд ли слышали о том, что в других водах, тихоокеанских, танкер „Азербайджан“ был торпедирован, но не принял предложения эскорта команде покинуть борт. Как и „Старый большевик“, танкер тоже расстался с караваном. Израненный, он противостоял стихии и вражеской авиации. Советские моряки отбили несколько фашистских налетов. Сражаясь, отремонтировали механизмы, доплыли до родных берегов, доставили важный груз».

Георгий спускался вниз по трапам, закрывая за собою на запоры двери, а мысли были все о том же. В составе караванов и в одиночку, с военными эскортами и без них, вооруженные и совсем безоружные советские моряки уже не раз удивляли мир. Если не было на борту ни орудия, ни даже пулемета, экипаж сооружал из бревен бутафорную «пушку», из бочек — противолодочные «бомбы». Заметив вражеский перископ, не удирали, а атаковали, таранили. Пароход «Уэллен» направлялся в Бендер-Шахпур с такой деревянной бутафорией. Встретился с немецкой подводной лодкой. Та, увидя «орудие» (моряки не поскупились на «калибр»), поспешила ретироваться. В Бендер-Шахпуре «Уэллен» получил настоящее орудие и пулеметы. Вышел в море и, снова обнаружив гитлеровскую подлодку, потопил ее.