«Объявление правительству будто бы о неестественной смерти он не сделал потому, что не смог ничего представить в доказательство».
Фельдшер, находившийся при больном, показал, что он не мог вставать с постели, кашлять, о причинах болезни и о самом существе оной он ни от кого не слыхал.
Обмывавшие тело матросы показали, что «во время такового обмывания лицо и тело Казарского были белы и чисты, без всяких знаковых изменений, кроме небольших пятен на груди от припущения пиявок»».
Из показаний частного пристава, титулярного советника Лазаревича:
«Слышал от Охоцкого. Он говорил сими словами: «Как он скоро испортился до такой степени, что ему сильно повредило глаза, и быть не может, что он умер своей смертию». Самая же сия молва происходила тогда и в народе. Об отравлении же, чтобы кто сие сделал преступление, он не слыхал, и ежели бы обстоятельство сие как либо ему было известно, то он бы, по обязанности своей, тотчас же донес по начальству. О рассказе и слухах он не доносил по начальству потому, что слухи сии неимоверные и рассказы были громко говорены и никто на них никакого внимания не обращал, следственно и он, как ни есть старший чиновник в полиции, молчал. Между прочим, купец Коренев ему говорил, что если коменданту угодно будет открыть причину смерти Казарского, то в этом нет никакой трудности: стоит только призвать в дом его каких-то двух женщин, которые приносили в дом генерала Тулубьева яд, и чрез тех женщин может все открыться»
[53].
Из показаний Фирсова (он переписывал записку о неестественной смерти Казарского, составленную Рубаном): «Всех обстоятельств, какие в ней были изложены, не помнит; помнит только, что Казарский, бывши в каком-то доме, плевал на пол, так что пятна, хотя их и вытирали, были заметны на полу. Когда же тело Казарского находилось в гробу, то видели некоторые люди, в той записке означенные, которых он не упомнит, что волосы на голове облезли и были по телу пятна. Переписывал он записку в доме Коренева, в особой комнате, в которой находился Рубан и сам Коренев».
Коренев на вопрос: «Говорил ли он приставу Лазаревичу о каких-то женщинах, приносивших яд в дом ген. Тулубьева?» —
отрекся: «Я сего не говорил и ни от кого не слыхал».
Чиновник Охоцкий на вопрос: «Так как ген. – майор Федоров отозвался, что свидетель ему ничего не говорил об анатомировании тела покойного, то может ли он доказать противное?» –
показал: «Это было так, как объяснил комендант».
Комендант г. Николаева генерал-майор Фёдоров на вопрос: «В каком состоянии и изменении находилось тело и лицо покойного при выносе в церковь и при погребении?
– показал: