Этот луч не сжег, не расщепил, а с помощью некоей ужасной силы отправил в вечность все живое, что было в воротах, после чего прорезал широкую полосу в столпившейся снаружи орде. В первые мгновения все оставшиеся в живых оцепенели, а потом с безумными криками погнали своих коней на перевал, отчаянно пытаясь покинуть проклятую долину.
Брилл безмолвно наблюдал за происходящим. То, что случилось, ужаснуло его самого. Наконец Лала Цзу коснулась его руки.
— Люди благодарят вас за освобождение и просят взойти на трон Хитон Хана, перешедший к Ак Хану, которого вы убили!
— Которого я убил? — переспросил Брилл. — Ничего себе! Ладно, скажи людям Хора, что я благодарю их от всей души, но мне нужны только лошади, еда и фляги с водой. Я хочу выбраться из этих мест, пока монголы не опомнились, и как можно скорее вернуться в Америку. Меня там кое-кто ждет!
Она дьявол
Снаружи, там, где рассвет только что рассеял клубы тумана, наплывавшего со стороны Тихого океана, море было спокойным, но в каюте «Нахальной девки» бушевал тайфун. Тайфун этот вызвал капитан Харриган, извергавший начиненные серой богохульства и расставлявший знаки препинания тяжелыми ударами волосатого кулака по столу. В этот утренний час он осыпал проклятиями и угрозами Рахиль О’Шейн, которая в ответ верещала, не умолкая. Эта парочка так шумела, что не услышала криков на баке.
— Заткнись! — взревел капитан.
Он был широким, как дверь; распахнутая нижняя рубашка выставляла на всеобщее обозрение мускулистую грудь, волосатую, как у обезьяны. Бакенбарды капитана топорщились, глаза сверкали от ярости. Его вид мог напугать любую женщину, даже не знавшую, что перед ней Билли Харриган, контрабандист, охотник за жемчугом и (если подворачивался удобный случай) пират.
— Заткнись! — повторил Билли. — Пискни еще раз, еврейская сука, и я так тебе врежу!
Будучи по природе человеком импульсивным, он тут же перешел от слов к делу, яростно взмахнув похожим на киянку кулаком, но Рахиль ловко увернулась. Она была стройной и гибкой, с кожей цвета слоновой кости, пушистыми черными волосами и темными глазами, в которых горел дьявольский огонек. Ее фигурка была столь грациозна, что захватывало дух.
— Свинья! — завизжала она. — Только попробуй, тронь меня хоть пальцем!
Но слова эти были пустым обещанием: за последние недели Харриган не раз дотрагивался до нее пальцем, не говоря уж о кулаке, шкворнях и веревках. Но Рахиль не собиралась сдаваться.
Подражая капитану, она оперлась на стол и начала ругаться на трех языках.
— Ты всю дорогу от Брисбейна обращался со мной, как с собакой! — яростно выпалила она. — Я тебе, видишь ли, надоела! И это после того, как ты заставил меня бросить хорошую работу в Сан-Франциско…
— Я заставил?!
Столь жуткое обвинение заставило капитана поперхнуться.
— Ну, знаешь ли! Ты наглая лгунья с Барбари-коаст! Вспомни нашу первую встречу в ту ночь, когда ты забралась к нам на борт в последнюю минуту перед отплытием…
Вспомни, как, стоя на коленях, ты умоляла взять тебя в море. Еще бы — полицейские подозревали, что именно ты прирезала макаронника в притоне на Уолтер-стрит, где ты работала дешевой шлюхой…
— Не смей! — завизжала Рахиль. — Я всего лишь танцовщица, но это не дает тебе права меня оскорблять! Я была с тобой честна, а ты теперь…
— А теперь я устал от твоих стенаний, — объявил капитан, глотнув из прямоугольной бутылки и фыркнув по-лошадиному. — То, что ты вытворяешь, слишком даже для такой мягкосердечной тряпки, как я. В первом же попавшемся порту я пинком вышвырну тебя за борт. И попробуй только еще раз надерзить мне, чертова кошка! Тогда я продам тебя первому встречному папуасу.
От этих слов Рахиль вспыхнула, как спичка. Она опять завелась, и некоторое время каюта дрожала от неистовой женской брани, заглушавшей даже рев Харригана.
— И куда же мы направляемся? В каком порту ты собираешься выбросить меня за борт? — спросила она, немного успокоившись. — Мне бы хотелось это знать. Да и команда интересуется, куда мы плывем! Ты ничего не говоришь о курсе с тех пор, как мы покинули Брисбейн. Там мы не взяли никакого груза, а теперь болтаемся невесть где. Никто, кроме тебя, не может точно сказать, где мы находимся, а ты только лакаешь спиртное да мусолишь лоции!
С этими словами Рахиль сгребла лоции со стола и стала размахивать ими перед носом капитана.
— Отдай! — яростно взревел он, стараясь ухватить бумаги.
Женщина проворно отскочила, чувствуя, что ее трофей представляет для капитана большую ценность и по-женски пытаясь воспользоваться этим преимуществом.
— Не отдам! Не отдам, пока ты не пообещаешь прекратить ко мне придираться. Назад! Если дотронешься до меня, я вышвырну бумаги в море!
Учащенное дыхание и гнев, которым она пылала, делали ее неотразимой. Но в данный момент капитану было не до женских чар.
С ужасным ревом Харриган бросился вперед, его кулак с грохотом обрушился на стол. Рахиль вызвала бурю сильнее, чем хотела. Девушка отпрянула, бешено отбиваясь от капитана лоциями.
— Отдай! — продолжал вопить капитан.