Долг стрелка

— Жив? — спросил он. — Черт подери! И ты тоже? А где остальные янки?

— Жрут в аду свой пудинг с изюмом, — проворчал я. — Ну ладно, вставай… Если можешь идти, давай попробуем забраться на эти скалы!

Он фыркнул и, пыхтя и пошатываясь, поднялся.

— Я всегда могу идти! — провозгласил он. — Вперед! Но где мы?

— Откуда я знаю? — огрызнулся я. — На каком-то неизвестном острове! Надеюсь, мы не наткнемся на бушменов-людоедов.

— Если наткнемся, у нас не хватит сил с ними сразиться, — пробормотал он.

Я внимательно осмотрел наше имущество. На это не ушло много времени. Наша жалкая одежда сильно пострадала в схватке с ураганом, и на каждом из нас осталась лишь пара мокрых брюк, настолько изорванных, что они больше походили на набедренные повязки. У меня сохранился мой длинный морской нож в ножнах, а у Голландца остался револьвер, который он всегда носил в кобуре.

— Сколько у тебя патронов? — спросил я.

— По шесть в каждом патроннике, — ответил он, порывшись в карманах. — Это все… Нет, погоди, есть еще что-то! Моя водонепроницаемая спичечница!

— Хорошо! Спички могут нам понадобиться. А вот патроны наверняка слишком промокли, чтобы ими пользоваться.

— Нет, они в водонепроницаемых коробках. А револьвер я подсушу, соленая вода ему не на пользу!

Голландец заткнул револьвер за пояс, и мы пошли вдоль скал, отыскивая путь наверх. Уже окончательно рассвело, видимость была хорошей, но ни расселины, ни тропинки мы не нашли. Насколько хватало глаз, вдоль берега тянулись скалы. Они были футов сто в высоту, отвесные, гладко отполированные водой. Кроме паука, по ним, пожалуй, никто не смог бы подняться.

Вдруг Голландец показал на основание скалы, и я увидел естественную расселину, вернее, почти круглую дыру диаметром футов в семь. Перед ней берег сужался настолько, что вода доходила почти до самого отверстия. Если это был ход в пещеру, то во время прилива ее, вероятно, полностью затопляло водой.

Голландец осторожно наклонился, просунул голову в дыру, а потом зажег спичку и удивленно фыркнул. Оказалось, что пещера, как наклонный ствол, уходит вверх, но, что самое невероятное, в ней были выбиты ступени! Спичка догорела, и мы с Голландцем, отступив, удивленно взглянули друг на друга.

— Она тянется наверх! Ставлю доллар, что с берега она выведет нас на вершину!

От возбуждения мой товарищ стал странно коверкать английские слова, но я его понимал.

— Похоже на то, — согласился я, — но кто выбил в ней ступени? Не попадем ли мы к дикарям, если рискнем подняться по ней?

Он покачал головой.

— Люди давно не пользовались этим ходом. Разве ты не видишь на ступенях морскую слизь и водоросли? Того, кто их соорудил, давно уже нет в живых, голову даю на отсечение. На многих островах южных морей я видел постройки, сделанные давно забытыми людьми. Идем!

Я уже говорил, что нас покинули и страх, и надежда. Мы начали подниматься по этим темным ступеням, не зная, да и не желая знать, что ждет нас впереди. Мы двигались в темноте, потому что боялись зря тратить бесценные спички, и часто больно ударялись ногами о камни и скользили по липким ступеням. Наконец, мы выбрались на ровную поверхность, которая оказалась дном еще одной пещеры или продолжением того же хода.

Я приказал Голландцу зажечь еще одну спичку, чтобы не заблудиться в лабиринте и не упасть в какую-нибудь пропасть. В тусклом свете мы определили, что находимся в широком тоннеле, несомненно, выдолбленном человеком. Мы глядели на ровные стены и куполообразный потолок, и тайны прошлого навевали на нас благоговейный ужас. Тоннель был очень старым, стены его закоптились от огней факелов, пол был выщерблен многими ногами.

Мы двинулись дальше на ощупь в полной тишине и темноте. Наконец коридор сузился, и мы наткнулись на еще один пролет ступеней. Он был недлинным и привел нас к более широкому тоннелю, из которого в разные стороны расходились темные ходы. То был настоящий лабиринт. Мы пошли по главному тоннелю, нащупывая дорогу во тьме.

Я почувствовал какой-то неприятный странный запах. Сначала он был едва заметен, и, когда я сказал о нем Голландцу, тот засмеялся и объяснил все затхлостью и гниющими водорослями. Но чем дальше мы продвигались, тем сильнее он становился.

Теперь ход начал изгибаться и закручиваться, как серпантин, от него разбегались все новые ходы. Я испугался, что мы потеряем друг друга в темноте, уклонившись от основного тоннеля, и предложил Голландцу взять меня за руку. Мы ускорили шаги и уже значительно легче стали продвигаться по извилистому коридору, не рискуя попасть в боковой ход.

Запах становился все сильнее. Он подавлял и отталкивал. Казалось, он нес в себе какую-то угрозу. Я поймал себя на мысли о лежащей в засаде вонючей рептилии и с содроганием обернулся. Темнота вдруг стала ощутимой и зловещей, готовой прыгнуть нам на спины.