Долг ведьмы

Один, самый крупный шакал, с желтоватыми подпалинами на шкуре, поджимает задние лапы и прыгает вперёд. Словно в замедленной съёмке вижу, как к моему лицу приближается влажная, зубастая пасть, дёргается чёрный нос, в налитых кровью глазах плещется голод. Выбрасываю навстречу пасти руку, перебинтованную кофтой, и ощущаю ослепляющую, отупляющую боль. Желаю прилипнуть ступнями к земле, а спиной к дереву, чтобы не упасть. Вскидываю руку с ножом, вонзаю остриё в шею шакала. Хищник визжит, рукоять ножа становится липкой от крови и вытекающей из распахнутой пасти слюны, и я с ужасом понимаю, что осталась без оружия. А вокруг воет ещё несколько тварей. Шакал дёргается назад, и нож, застрявший в его шее, выскальзывает из моих рук, а я сама опрокидываюсь на землю. Мысль об отсутствии ножа и падении царапает едва ощутимо и отстранённо, так как это моя последняя здравая мысль. Сознание до краёв наполняется бесполезной паникой. Я ползу, беспорядочно молочу руками, а вокруг меня пасти, вонючие, влажные, омерзительно-розовые. И боль, боль, боль. Каждая клетка моего тела вопит от боли и ужаса скорой смерти. Меня рвут, мною елозят по земле, облизывают и кусают. А я жду забытья или смерти, чтобы раз – и всё, кромешная, непроглядная тьма. Но нет, смерть не торопиться прийти за мной. Лишь безумная боль, превратившая меня в вопящий, окровавленный кусок мяса. Чавканье, вонзившихся в плоть клыков, хлюпанье моей собственной крови, оглушительный хруст костей.

Дальше, начинает происходить и вовсе невероятное. Но мой мозг больше не в силах оценивать ситуацию, и уж тем более, удивляться. Потому, происходящее я воспринимаю, как бред умирающего, сошедшего с ума от боли человека.

Пространство прошивают синие вспышки молний. Они трещат, делая воздух ещё более густым. Шакалы визжат, падают на землю, суча лапами и корчась от синих разрядов. Пахнет палёной шкурой, кровью, и озоном. Моё тело больше не терзают, но боль никуда не уходит. Она везде, в цветах, звуках, в запахах, в каждом моём вдохе и каждом выдохе. Закрываю глаза в ожидании спасительного обморока.

Чьи-то сильные руки подхватывают меня с земли, прижимают к горячей, широкой груди. Вдыхаю такой знакомый, такой долгожданный запах, понимая, что этим рукам и этой груди можно доверять. Только им и можно. Боль не отступает, но стыдливо ёжится, как снег в начале апреля. А в затухающем сознании слабо ворочается одна-единственная мысль, что в кольце этих рук и умереть не страшно.

– Какая же ты дура, Мелкая, – шепчет он.

А если это сон? Бред? Агония затухающего сознания? Ну и хрен с ним! Главное, что бред приятный.

Молибден рисует что-то в воздухе, и перед нами вспыхивает розовое, светящееся кольцо, ширится разгораясь всё ярче и ярче, пока не превращается в ворота, за которыми темнота. Ну и пусть, с ним я и в темноту согласна. Лишь бы держал вот так, лишь бы гладил ладонью по волосам. Молибден делает шаг вперёд, и я отключаюсь.

Глава 21

Ничего нет, лишь давящая, непроглядная тьма и распирающая боль во всём теле. Кажется, что я надуваюсь, с каждой секундой становясь всё огромнее, всё безобразнее. Чувствую, как до катастрофически- невероятных размеров раздувается большой палец правой ноги. Ширится, обрастает уродливыми бородавками. Стараюсь вспомнить, бывало ли такое со мной когда-нибудь, а если и бывало, то как назвать это состояние. Ведь если знаешь, то сможешь себе помочь. Но память глуха, она ничего не выдаёт, и даже картинки предшествующих данному моменту событий не показывает.

– Ты чокнутая, ты реально чокнутая, Илонка, и очень смелая, – доносится откуда-то из далека женский знакомый голос. И я цепляюсь за тонкие, серебристые нити этого голоса, прорезающий густой мрак. Отчего-то я боюсь этой темноты, боюсь провалиться ещё глубже. – Слышала бы ты, как лютовал Молибден. И ладно бы просто орал на студентов или преподов, он самого ректора готов был убить. Мол, давно пора запретить свободный выход студентов в джунгли, что территория академии должна охраняться. А потом, отправился за тобой, и притащил сюда, окровавленную и без сознания. Давай, подруга, выздоравливай. Плевать, что тебя привязали, в конце концов, это всё равно бы произошло. Главное теперь, сдать экзамены. Молибден к тебе неравнодушен. Сто пудов, ты для него не просто студентка, поэтому, тебе повезло. Используй его отношение в свою пользу, если хочешь выжить.

– Кости мне перемываешь? – темноту взрезают янтарные лучи. – Женщины, есть женщины. Раз ты здесь, то помоги мне её напоить.

Прикосновение чьих-то сильных, но таких ласковых рук, жидкость с древесно-ягодным вкусом течёт по горлу, боль отступает, а окружающий меня мрак, становится мягче и жиже.

– А что вы ей даёте? Что за зелье?

– Травяное обезболивающее, заряженное моей энергией. На пятом курсе будете учиться такое готовить.

– А нашего болеющего императора этим тоже лечат?

– И этим, и многим другим. Но знаешь, в чём секрет настоящего целебного зелья? Как сделать так, чтобы оно помогло гарантированно?

Лучи легко, едва уловимо касаются моих уродливых ладоней, щёк, лба.

– И в чём же?