Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Государственному обвинению потребовалось больше месяца, чтобы со своих позиций подвести итоги, оглашение которых часто прерывалось возмущенными возгласами со скамьи подсудимых, указывавшими на явные ошибки в аргументации. В марте настала наша очередь. Исраэль Майзельс категорически отверг обвинения в планировании нами насильственных акций. «Мы готовы признать отказ от сотрудничества и пассивное сопротивление, – заявил он. – И если отказ от сотрудничества и пассивное сопротивление являются государственной изменой, то в этом случае мы виновны. Однако указанные действия не подпадают под закон о государственной измене».

Брэм Фишер продолжил аргументацию Исраэля Майзельса, однако 23 марта судейская коллегия прервала его и взяла недельный перерыв, хотя в распоряжении защиты было еще несколько недель. Это было несколько необычно, но мы расценили данный шаг как обнадеживающий знак, так как он наводил на мысль, что судьи уже сформировали свое мнение. Нам следовало вернуться в суд через шесть дней, как мы полагали, для присутствия при оглашении вердикта. Пока же мне предстояли некоторые дела.

Правительственные запреты в отношении меня должны были истечь еще через два дня после объявления перерыва в судебном процессе. Однако я был почти уверен, что полиция не будет осведомлена об этом, так как она редко отслеживала точные сроки правительственных запретов. Я не хотел упускать возможности первый раз почти за пять лет свободно покинуть Йоханнесбург, чтобы свободно присутствовать на одном из крупных мероприятий, организованных руководством АНК. В те выходные в Питермарицбурге должна была состояться давно запланированная Всеобщая многорасовая конференция с целью агитации за созыв национального Конституционного собрания с участием всех южноафриканцев. Меня негласно назначили главным докладчиком на этом форуме. Мне предстояло проделать трехсотмильную поездку, чтобы прибыть в Питермарицбург вечером накануне своего выступления.

За день до моего отъезда Национальный рабочий комитет АНК тайно собрался, чтобы обсудить стратегию организации. По результатам наших многочисленных встреч как в тюрьме, так и за ее пределами мы решили, что будем работать в подполье, приняв, таким образом, стратегию в соответствии с «планом М». Организация должна была действовать нелегально. Было решено, что если в суде мы не будем приговорены к тюремному заключению, то я уйду в подполье, чтобы разъезжать по стране, организуя планировавшееся Конституционное собрание. Только тот, кто мог полный день действовать в подполье, был свободен от ограничений, введенных властями. Было специально спланировано мое появление на определенных мероприятиях с максимальной оглаской этих фактов, чтобы показать, что руководство АНК продолжает борьбу. Это предложение не стало для меня неожиданностью. Оно, конечно же, не доставило мне особого удовольствия, однако я знал, что должен это сделать. Моя жизнь теперь была полной опасностей, мне предстояло находиться вдали от своей семьи, но, когда человеку отказывают в праве жить той жизнью, к которой он стремится, у него не остается другого выбора, кроме как стать преступником.

Когда я вернулся домой со встречи Национального рабочего комитета АНК, мне показалось, что Винни смогла прочитать мои мысли. Увидев мое лицо, она поняла, что я собираюсь начать жизнь, которая не устраивала нас обоих. Я объяснил, что произошло, а также предупредил, что уезжаю на следующий день. Она восприняла это стоически, как будто ожидала такого развития событий с самого начала. Она понимала, что я должен был так поступить, но ей от этого не становилось легче. Я попросил ее собрать для меня небольшой чемодан. Я пообещал ей, что наши друзья и родственники присмотрят за ней, пока меня не будет. Я не мог сказать ей, как долго буду отсутствовать, а она не стала спрашивать меня об этом. Я все равно не знал ответа на этот вопрос. Я должен был вернуться в Преторию к понедельнику, чтобы выслушать вердикт суда. Однако вне зависимости от его результата я бы уже не вернулся домой: если бы нас осудили, то мне предстояло отправиться прямо в тюрьму, если бы нас освободили, то я бы немедленно ушел в подполье.

Мой старший сын Темби учился в школе в Транскее, поэтому я не мог с ним попрощаться. Что же касается Макгато и Маказиве, то я в тот же день забрал их у матери в Восточном Орландо. Мы провели вместе несколько часов, гуляя по вельду за городом, разговаривая и играя. Я прощался с ними, не зная, когда смогу увидеться с ними снова. Дети борца за свободу также учатся не задавать своему отцу слишком много вопросов, и я видел в их глазах понимание, что происходит что-то серьезное.

Дома я поцеловал на прощание двух своих девочек, и они помахали мне, когда я сел в машину вместе с Уилсоном Конко и отправился в долгую поездку в провинцию Наталь.