Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Однажды нас посетил Терон, начальник тюрьмы, который также отвечал за все происходящее на острове Роббен. Он пришел спросить, есть ли у нас жалобы на содержание в тюрьме. Терон отличался угрюмым характером и не особенно любил лично встречаться с заключенными. Мне совершенно не хотелось ссориться с ним, но и проявлять подобострастие я также не собирался. Выступая от всей нашей группы, я сказал ему: «Мы признательны вам за то, что вы навестили нас, потому что у нас есть ряд проблем, которые, я уверен, вы можете решить». И затем я перечислил эти проблемы. На это он ответил: «Я посмотрю, что могу сделать».

Возможно, Терон решил, что проявил при всех излишнюю мягкость, потому что, выходя, он повернулся к Стивену Тефу, у которого просматривался животик, и сказал ему на африкаанс: «Jou groot pens sal in die plek verdwyn» («Здесь, в тюрьме, твой большой живот исчезнет»). При этом для слова «живот» он намеренно употребил выражение pens, которое используется, когда речь идет о животных, например о крупном рогатом скоте или же об овцах. В отношении человека существует другое слово – maag.

Стивену Тефу не понравился сарказм начальника тюрьмы, и он решил не оставлять его выпад без ответа: «Знаете, начальник, вы ведь не можете по-настоящему оскорбить меня, поскольку я являюсь членом самой революционной политической организации в мире, Коммунистической партии, у которой высокая репутация во всем мире как защитника угнетенных. Когда мы будем править миром, вы и ваша несчастная Национальная партия окажетесь на свалке истории. Меня лучше знают в международных кругах, чем вашего безмозглого главу государства. А кто вы? Всего лишь мелкий чиновник, на которого не стоит обращать внимания. Когда я выйду из тюрьмы, я даже забуду, как вас звать». На это Терон лишь развернулся на каблуках и вышел.

Ночные визиты нашего цветного надзирателя во многом смягчали суровость тюремной обстановки на острове Роббен. Но даже при таком удачном стечении обстоятельств Стивен Тефу все равно проявлял недовольство по разным поводам. Он был заядлым курильщиком и зачастую расходовал свою порцию табака буквально в течение ночи, ничего не оставляя на следующий день. Что же касается Джона Гаэтсью, то он берег свой табак и расходовал его весьма экономно, чтобы растянуть на весь день. Однажды вечером, находясь в состоянии повышенной раздражительности, Стивен набросился на меня со словами: «Нельсон, ты обманываешь меня! Ты даешь Гаэтсью больше табака, чем мне!»

Это было неправдой, но я решил немного схитрить и ответил ему так: «Хорошо, давай поступим следующим образом. Каждый раз, когда я буду получать табак, я буду сначала делить его на две части, а затем позволю тебе выбрать ту, которую ты решишь взять себе».

Я именно так и поступил. В первую же ночь я разделил принесенный табак на две равные кучки и сказал Стивену: «Выбирай!» Тот оказался в нерешительности. Он смотрел попеременно на обе порции табака и колебался. Его голова поворачивалась то к одной порции, то к другой. Наконец, он в отчаянии схватил одну из порций, ушел к себе и тут же принялся курить. Такая процедура теперь повторялась каждую ночь. Хотя она представлялась мне в высшей степени справедливой (как, впрочем, и забавной), Тефу все равно оставался недоволен. Когда надзиратель передавал мне свои дары через окно, он стал слоняться поблизости, чтобы убедиться, что я не прячу табак. Как результат, мой надзиратель ощущал неловкость, смешанную с тревогой. «Послушай, – сказал он мне, – мы же договорились, что я имею дело только с тобой. Это вопрос безопасности». Я ответил, что прекрасно понимаю его, и попросил Тефу не находиться рядом с окном, когда я принимаю передачу от надзирателя.

Однако на следующую же ночь, когда надзиратель вновь подошел к окну, Тефу неожиданно появился рядом с нами и обратился прямо к нашему тайному помощнику: «С этого момента я хочу сам забирать свой табак. Отдай мне его!» Надзиратель запаниковал. «Мандела! – сказал он мне. – Ты нарушил наш уговор. Считаем, что между нами больше нет никакой договоренности. Я больше не буду ничего приносить тебе». Я прогнал Тефу прочь и постарался объясниться с надзирателем: «Послушай, этот старикан (я имел в виду Тефу) уже не совсем нормальный». Я для пущей выразительности покрутил пальцем у своего виска и продолжил: «Поэтому прости уж его. Сделай на этот раз исключение». Мой тайный помощник смягчился и отдал мне принесенные с собой припасы, но предупредил, что, если такой инцидент еще раз повторится, между нами все будет кончено.

В ту ночь я счел необходимым наказать Тефу. Я сказал ему: «Послушай, ты поставил под угрозу наше доппитание. Ты чуть не лишил всех нас наших случайно появившихся редких привилегий. Поэтому сегодня у тебя не будет ни табака, ни бутербродов. И ты не увидишь их до тех пор, пока не исправишься». Тефу в ответ осталось лишь промолчать.