Я читал свою речь больше четырех часов. Был уже пятый час, в это время суд обычно объявлял перерыв. Однако на этот раз судья Куарт де Вет, как только в зале воцарился порядок, попросил вызвать следующего свидетеля. Тем самым он стремился преуменьшить воздействие моей речи на присутствовавших на процессе. Он не хотел, чтобы я оказался в этот день единственным выступавшим. Однако все его усилия были напрасны.
Моя речь получила широкую огласку в результате публикаций о ней как в местных, так и зарубежных средствах массовой информации, а газета «Рэнд Дейли Мэйл» напечатала ее на своих страницах практически целиком (и это притом, что публиковать мои выступления было запрещено). Она обозначила нашу линию защиты и одновременно обезоружила сторону обвинения, которая выстроила свою тактику, исходя из предположения, что я буду давать показания, в которых попытаюсь снять с себя ответственность за подрывную деятельность. Теперь же всем стало ясно, что мы не будем прибегать к различным юридическим уловкам, чтобы избежать ответственности за те действия, которые совершали и в которых, как оказалось, были готовы с гордостью признаться.
Следующим после меня был обвиняемый номер два, Уолтер Сисулу. На него легла основная тяжесть перекрестного допроса, который Перси Ютар предназначал для меня. Уолтер выдержал шквал враждебных вопросов прокурора и воспользовался представившейся ему возможностью, чтобы объяснить политику Африканского национального конгресса ясными и простыми словами. Он заявил, что план действий «Операция ”Майибуйе“» и тактика партизанской войны не были приняты руководством АНК. Уолтер, в частности, сообщил суду, что лично он выступал против одобрения этого плана, считая его принятие преждевременным.
За Уолтером Сисулу место свидетеля занял Гован Мбеки, который с гордостью сообщил суду о своем давнем членстве в Коммунистической партии. Прокурор поинтересовался у Гована, почему, признавшись в деятельности, перечисленной в четырех пунктах обвинения против него, тот не признал себя виновным по этим четырем пунктам? «Во-первых, – ответил Гован, – я считал необходимым объяснить под присягой те причины, которые побудили меня присоединиться к АНК и компартии. Это мой моральный долг. А во-вторых, признание себя виновным, на мой взгляд, означало бы, что я испытываю чувство моральной вины, а я такого чувства не испытываю».
Как и Гован Мбеки, Ахмед Катрада с Расти Бернштейном также подтвердили свое членство в Коммунистической партии и в АНК. Хотя Расти Бернштейн был схвачен в Ривонии во время полицейского рейда, единственным прямым доказательством его виновности у обвинения был лишь тот факт, что он помогал в установке радиоантенны на ферме. Что касается Ахмеда Катрады, тот он в своих показаниях отрицал, что принимал участие в диверсионных актах или же в подстрекательстве к этому других лиц, но при этом заявил, что готов поддержать такие действия, если только они способствуют освободительной борьбе.
Мы все были удивлены, что вместе с нами был арестован и проходил на судебном процессе в качестве обвиняемого номер восемь, Джеймс Кантор. Если только не считать того, что он являлся шурином и юридическим партнером Гарольда Вольпе, который оформил для нас через свой офис ряд финансовых операций, во всем остальном он не имел никакого отношения ни к АНК, ни к формированиям «Умконто ве сизве». Против него не было практически никаких улик, и я предположил, что единственная причина, по которой власти преследовали его, заключалась в том, чтобы тем самым запугать прогрессивных юристов.
В тот день, когда судья Куарт де Вет должен был вынести решение по вопросу о виновности Джеймса (мы в ожидании этого решения находились в камерах суда), я предложил ему: «Давай обменяемся на счастье галстуками!» Увидев широкий старомодный галстук, который я ему подарил (он, в свою очередь, дал мне прекрасный шелковый галстук), он, вероятно, подумал, что я просто решил обновить свой гардероб. Джеймс в моем галстуке выглядел достаточно странно, тем не менее он пошел в нем в зал суда, и, когда судья Куарт де Вет отклонил выдвинутые против него обвинения, он, глядя на меня, поднял вверх конец моего галстука в знак приветствия и прощания.