Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

После обеда мы возвращались к работе до четырех часов, затем охранники пронзительно свистели, и мы вновь выстраивались в ряд, чтобы нас пересчитали и проверили. Затем нам давали полчаса, чтобы мы привели себя в порядок. В конце нашего коридора находилось два душа с морской водой, один кран (тоже с морской водой) и три больших оцинкованных металлических ведра, которые использовались в качестве ванн. Горячей воды не было. Мы стояли или же сидели на корточках в этих ведрах, смывая с себя морской водой грязь и пыль после рабочего дня. Мыться холодной водой в морозную погоду было неприятно, однако мы делали все возможное, чтобы привести себя в порядок. Иногда во время мытья мы пели, отчего вода казалась менее ледяной. В первые дни это была одна из редких возможностей для нас поговорить друг с другом.

Ровно в 4:30 раздавался громкий стук в деревянную дверь в конце нашего коридора, который означал, что доставлен ужин. Заключенные из общих секций раздавали нам еду, и мы возвращались с ней в свои камеры. На ужин мы снова получали маисовую кашу, иногда с небольшим кусочком моркови, капусты или свеклы, которые предстояло еще найти. Если мы все-таки получали себе на ужин овощи, то обычно одни и те же в течение нескольких недель подряд, пока морковь, свекла или капуста не становились настолько заплесневелыми, что от них просто тошнило. Через день в маисовую кашу нам на ужин добавляли небольшой кусочек мяса, который, как правило, состоял в основном из хрящей.

Цветные заключенные и индийцы на ужин получали четверть буханки хлеба (такая буханка называлась katkop, то есть «кошачья голова», так как она по форме напоминала ее) и кусочек маргарина. Чернокожим африканцам хлеб не полагался, поскольку, как предполагалось, им была непривычна эта «европейская» еда.

Как правило, мы получали даже меньше, чем полагавшийся нам по тюремным правилам скудный рацион, потому что на тюремной кухне открыто воровали. Повара из числа обычных заключенных утаивали лучшую еду для себя или своих друзей. Часто они откладывали самые вкусные кусочки для надзирателей в обмен на те или иные услуги или хорошее обращение с их стороны.

Около 8 часов вечера ночной надзиратель запирался вместе с нами в коридоре нашей секции и передавал ключ через небольшое отверстие в двери другому надзирателю снаружи. После этого он ходил взад и вперед по коридору, командуя нам ложиться спать. Команды «Погасить свет!» на острове Роббен не существовало в принципе, потому что единственная забранная сеткой лампочка в каждой камере горела круглосуточно, днем и ночью. Спустя какое-то время тем, кто проходил в тюрьме какие-либо образовательные курсы, разрешили читать до десяти или одиннадцати вечера.

В нашей секции была достаточно хорошая акустика, и мы старались немного поболтать друг с другом перед сном. Однако зачастую надзиратель слышал наш шепот. В этих случаях он кричал: «Stilte in die gang!» («Всем – тишина!») Пройдясь несколько раз по коридору, ночной надзиратель убеждался в том, что мы не читаем и не пишем. Через несколько месяцев мы догадались насыпать на пол коридора горсть песка, чтобы более отчетливо слышать шаги надзирателя и иметь время замолчать или спрятать что-либо из числа запрещенного. Когда наступала полная тишина, ночной надзиратель усаживался в маленьком кабинете в конце коридора и засыпал там до утра.

62

Однажды утром, через несколько дней после моей встречи с Брэмом Фишером и Джоэлем Иоффе, нас отвели в помещение канцелярии тюрьмы. Канцелярия находилась всего в четверти мили от основного здания тюрьмы и представляла собой простое каменное сооружение, похожее на нашу собственную секцию. Когда мы оказались там, нас выстроили в очередь, чтобы снять у нас отпечатки пальцев (это было обычным делом для тюремной администрации). Но пока я ждал, заметил надзирателя с фотоаппаратом. После того как у нас сняли отпечатки пальцев, главный надзиратель приказал нам выстроиться в очередь для фотографирования. Я жестом велел своим коллегам остановиться и обратился к этому надзирателю: «Я хотел бы, чтобы вы предъявили документ от министра полиции и тюрем, разрешающий делать наши фотографии». Фотографирование заключенных требовало такого разрешения.

Всегда полезно знать тюремные правила, потому что сами надзиратели часто не знали о них и могли считать, что им все и так уже известно. В данном случае надзиратель был ошеломлен моей просьбой и не смог с ходу дать никаких объяснений или представить что-либо в письменном виде от министра полиции и тюрем. Он пригрозил наказать нас, если мы не согласимся сфотографироваться, но я сказал, что если не будет такого разрешения, то не будет и фотографий – и на этом мы расстались.

Как правило, мы возражали против того, чтобы нас фотографировали в тюрьме, на том основании, что унизительно выглядеть заключенным. Но была одна фотография, на которую я согласился, – единственная, на которую я когда-либо соглашался, находясь на острове Роббен.