Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Когда нас перестали привлекать к работам на известняковом карьере, одному из надзирателей пришла в голову идея превратить наш двор в теннисный корт. Его размеры просто идеально подходили для этих целей. Заключенные из общей секции покрасили цементную поверхность двора в зеленый цвет и сделали белыми линиями необходимую разметку. Несколько дней спустя установили сетку – и внезапно у нас появился свой собственный Уимблдон.

Я немного играл в большой теннис во время учебы в Форт-Хэйре, но не относил себя к числу сильных игроков. Мой удар справа был достаточно мощным, однако удар слева, к сожалению, не обладал такой же силой. Но я занимался спортом для физических упражнений, а не для красоты стиля. Игра в большой теннис являлась лучшей (и, возможно, единственной) заменой прогулкам до карьера и обратно. Я стал одним из первых в нашей тюремной секции, кто регулярно играл на нашем теннисном корте. Я играл на задней линии, бросаясь к сетке только тогда, когда был уверен, что смогу сделать чистый удар.

Когда нас освободили от физического труда, у меня появилось гораздо больше времени для чтения, но книги и учебники, которыми я раньше пользовался, теперь были недоступны для меня. Когда меня лишили права на учебу, у меня в самом разгаре были занятия на получение степени бакалавра права в Лондонском университете. Я начал учиться на бакалавра права еще во время судебного процесса в Ривонии, затем меня лишили права на учебу на четыре года. Это, вне всякого сомнения, обеспечило мне университетский рекорд по количеству лет, потраченных на получение этой степени.

Однако принудительное прекращение моей учебы, как выяснилось, имело неожиданное преимущество. Оно заключалось в том, что я начал читать книги, до которых в противном случае, возможно, никогда бы так и не добрался. Вместо того чтобы корпеть над толстыми учебниками о договорном праве, я теперь погрузился в чтение романов.

На острове Роббен у меня, конечно же, не было библиотеки с неограниченным выбором книг. У нас был доступ ко многим забытым детективам и всем произведениям Дафны дю Морье, но не более того. Любые книги на политическую тематику были категорически запрещены. О какой-либо книге о социализме или коммунизме не стоило и мечтать. Любой запрос на книгу со словом «красный» в своем названии, даже если бы это была «Красная Шапочка», был бы немедленно отклонен цензурой. Произведение Герберта Уэллса «Война миров», относящееся к научной фантастике, тоже было бы отклонено, потому что в его названии имеется слово «война».

Я с самого начала старался читать книги о Южной Африке или южноафриканских писателей. Я прочитал все разрешенные романы Надин Гордимер[92] и из них узнал много нового о либеральной чувствительности белых. Я читал много американских романов, особенно мне запомнилось произведение Джона Стейнбека «Гроздья гнева». Я нашел много общего между бедственным положением рабочих-мигрантов в этом романе и африканских чернокожих промышленных рабочих и сельскохозяйственных работников.

К великому произведению Льва Толстого «Война и мир» я возвращался много раз (хотя в названии было слово «война», эта книга была почему-то разрешена). Особенно меня поразил портрет генерала Кутузова, которого при русском дворе все недооценивали. Кутузов одержал победу над Наполеоном именно потому, что на него не влияли эфемерные и поверхностные ценности двора, и он принимал решения на основе глубокого понимания своей армии и своего народа. Это еще раз напомнило мне, что для того, чтобы умело руководить своим народом, нужно по-настоящему знать его.

82

Как я узнал, после общенациональных беспорядков, вызванных молодежным протестом в Суэто, Винни вместе с моим старым другом и врачом Нтато Мотланой стала членом Ассоциации чернокожих родителей. Это организация общественных и церковных лидеров, заинтересованных в оказании различной помощи учащимся. Власти, похоже, так же настороженно относились к ассоциации родителей, как и к молодым повстанцам. В августе, менее чем через два месяца после молодежных протестов, Винни была задержана в соответствии с Законом о внутренней безопасности и без предъявления обвинений заключена в тюрьму «Форт» в Йоханнесбурге, где она содержалась в течение пяти месяцев. Я смог написать ей и моим дочерям, которые учились в школе-интернате в Свазиленде, выразив свою поддержку и солидарность. Я был крайне огорчен ее тюремным заключением, хотя на этот раз с ней, по-видимому, обращались не так грубо, как раньше. В декабре она вышла из тюрьмы еще более приверженной нашей борьбе.