Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

«Я хотел бы отвезти тебя в долгое-долгое путешествие, как я сделал это 12.6.58, с той лишь разницей, что на этот раз я предпочел бы, чтобы мы были одни. Я так долго находился вдали от тебя, что прежде всего хотел бы забрать тебя из этой удушающей атмосферы и, не торопясь, повезти одну. Я хотел бы предоставить тебе возможность дышать свежим и чистым воздухом, любоваться красотами Южной Африки, ее зеленой травой и деревьями, яркими дикими цветами, сверкающими ручьями, животными, пасущимися в вельде. Я был бы рад дать тебе возможность разговаривать с простыми людьми, которых мы встретим по дороге. Наша первая остановка будет там, где спят Ма Радебе и К. К. [мать и отец Винни]. Я надеюсь, что они лежат рядом друг с другом. Затем я хотел бы засвидетельствовать свое почтение тем, кто дал мне возможность стать таким счастливым и свободным, каким я являюсь сейчас. Возможно, именно там я приступлю ко всем тем историям, которые я так хотел рассказать тебе все эти годы. Атмосфера тех мест должна обострить твои чувства и заставить меня сосредоточиться на наиболее ярких, интересных и познавательных моментах. Здесь я прервусь и следующие истории расскажу там, где спят Мфаканьисва и Носекени [мои родители] и где атмосфера также способствует их восприятию. Я верю, что в этом случае в свой дом номер 8115 мы вернемся отдохнувшими и окрепшими».

Когда в начале 1970-х тюремные власти стали разрешать нам получать фотографии ближайших членов своей семьи, Винни прислала мне фотоальбом. Всякий раз, получив фотографию Винни, наших детей или внуков, я аккуратно вставлял ее туда. Я очень дорожил этим альбомом, так как это был единственный способ в любой момент увидеть тех, кого я любил.

Однако в тюрьме ни одна привилегия не предоставляется без каких-либо последствий. Хотя мне разрешалось получать фотографии и хранить их в альбоме, надзиратели часто обыскивали мою камеру и забирали фотографии Винни. В конце концов эта практика прекратилась, и я восстановил свой альбом, вновь заполнив его фотографиями всех членов моей семьи.

Сейчас я уже не могу вспомнить, кто первым попросил у меня посмотреть мой фотоальбом, но это, несомненно, был кто-то из тюремной секции политических заключенных. Я с радостью откликнулся на эту просьбу. Затем с аналогичной просьбой ко мне обратился еще кто-то из моих коллег, после него – еще один. Вскоре всем стало хорошо известно про мою ценность, и через некоторое время у меня стали просить мой фотоальбом даже заключенные из секций F и G.

К этим заключенным редко приходили даже письма, не говоря уже о посетителях, и было бы неблагородно отказывать им в этом окне во внешний мир. Однако вскоре я обнаружил, что мой драгоценный фотоальбом весь истрепан и что в нем не хватает многих дорогих мне фотографий. Я постарался понять этих заключенных: им отчаянно хотелось иметь что-то личное в своих камерах, и они ничего не могли с собой поделать. Поэтому всякий раз, когда это случалось, я просто в очередной раз восстанавливал свой альбом.

Иногда заключенные просили у меня отдельную фотографию, а не весь альбом. Мне вспоминается, как однажды молодой парень из «Движения черного самосознания», сидевший в общей секции, который приносил нам еду, отвел меня в сторону и сказал: «Мадиба, я хотел бы получить фотографию из твоего альбома». Я ответил, что согласен передать ему одну из них. «Когда?» – спросил он довольно резко. Я ответил, что постараюсь передать ее в ближайшие выходные. Это, похоже, удовлетворило его, и он направился к выходу, но вдруг обернулся и уточнил: «Послушай, только не присылай мне фотографии старой леди. Пришли мне фото одной из молодых девушек, Зиндзи или Зенани, но только не старой леди!»

84