У меня остался неприятный осадок от посещения двух американцев, редакторов консервативной газеты «Вашингтон таймс». Казалось, они гораздо больше стремились доказать, что я коммунист и террорист, чем выяснить мои политические взгляды. Все их вопросы преследовали именно данную цель. Когда я в очередной раз повторил, что не являюсь ни коммунистом, ни террористом, они попытались доказать мне, что я не могу считаться христианином. В качестве аргумента они заявили, что преподобный Мартин Лютер Кинг никогда не прибегал к насилию. Я ответил им, что условия, в которых Мартин Лютер Кинг вел освободительную борьбу, полностью отличались от ситуации в моей стране. Соединенные Штаты являлись демократией с конституционными гарантиями равных прав, что обеспечивало успех ненасильственных протестных акций (хотя не могло полностью исключить предубеждение против чернокожих), а Южная Африка была полицейским государством с конституцией, которая закрепляла неравенство, и армией, которая отвечала силой на ненасилие. Я также подтвердил им, что являюсь христианином и всегда был им. Ведь даже Христос, когда у него не осталось выбора, был вынужден применить силу, чтобы изгнать ростовщиков из храма. Он не был человеком насилия, но, оказавшись в безвыходно ситуации, применил силу против зла. Не думаю, однако, что я смог хоть в чем-то убедить этих американцев.
Столкнувшись с нараставшими проблемами в стране и усилившимся давлением международной общественности, президент Питер Бота предложил умеренный компромисс. 31 января 1985 года во время дебатов в парламенте глава государства публично заявил о готовности освободить меня в обмен на мой «безоговорочный отказ от насилия в качестве политического инструмента». Это предложение распространялось на всех политических заключенных. Затем, бросая мне публичный вызов, Питер Бота добавил: «Таким образом, на пути освобождения мистера Манделы сейчас стоит не правительство Южной Африки, а только он сам».
Тюремные власти ранее предупреждали меня, что правительство собирается сделать мне предложение, касавшееся моего освобождения, но я не был готов к тому, что оно прозвучит из уст президента страны в парламенте. По моим подсчетам, в течение последних десяти лет это было уже шестое предложение со стороны правительства в отношении моего освобождения. После того как я услышал соответствующее выступление Питера Боты по радио, я обратился к начальнику тюрьмы с просьбой о срочной встрече со своей женой и своим адвокатом Исмаилом Айобом, чтобы я смог сообщить им свой ответ на предложение президента страны.
Винни и Исмаилу Айобу не давали разрешения на посещение в течение недели. Я тем временем написал письмо министру иностранных дел Фредерику Пику Боте, отвергая условия моего освобождения. Одновременно я готовил публичное заявление по данному вопросу. В этом заявлении мне очень хотелось осветить ряд моментов, потому что предложение Питера Боты являлось попыткой вбить клин между мной и моими коллегами. Власти надеялись склонить меня к тому, чтобы я принял ту политическую линию, которую отвергало руководство Африканского национального конгресса. Я хотел публично заверить АНК в целом и Оливера Тамбо в частности в том, что моя преданность нашей организации не подлежит сомнению. Я также хотел дать знать правительству страны, что хотя я и отклоняю его предложение из-за тех условий, которыми оно сопровождается, тем не менее я продолжаю считать, что только переговоры, а не насильственные методы являются единственным способом решения существующей национальной проблемы.
Питер Бота хотел, чтобы ответственность за использование насильственных методов борьбы легла на мои плечи. В этой связи я хотел подтвердить всему миру, что мы только реагировали на насилие, которое применялось в отношении нас. Я намеревался дать понять, что если я выйду из тюрьмы при тех же обстоятельствах, при которых я был арестован, то буду вынужден возобновить ту деятельность, за которую меня арестовали.