Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Мы боролись против правления белого меньшинства в течение трех четвертей века. Мы вели вооруженную борьбу более двух десятилетий. Обе стороны уже понесли потери. Наш враг был силен и решителен. Но даже со всеми своими бомбардировщиками и танками он, должно быть, понимал, что правда не на его стороне. Она находилась на нашей стороне, но у нас пока еще не было возможности одержать победу. Мне было ясно, что военная победа для нас – это далекая и, скорее всего, неосуществимая мечта. Для обеих сторон просто не имело смысла терять тысячи, если не миллионы жизней в военном конфликте. Наш противник тоже прекрасно понимал это. Значит, настало время начать переговоры.

Это был чрезвычайно деликатный вопрос. Обе стороны рассматривали готовность к диалогу как признак слабости и предательства. Ни одна из сторон не согласилась бы сесть за стол переговоров, пока другая не пошла бы на значительные уступки. Правительство не уставало утверждать, что мы являемся террористической организацией коммунистов и что оно никогда не согласится на диалог с террористами или коммунистами. Это была догма Национальной партии. Что же касается Африканского национального конгресса, то его руководство неустанно повторяло, что правительство Национальной партии является фашистским и расистским и что нам не о чем говорить, пока оно не отменит запрета на деятельность АНК, не освободит безоговорочно всех политических заключенных и не выведет войска из африканских поселков.

Решение начать переговоры с правительством являлось настолько принципиально важным, что его должны были принять только в Лусаке. Однако я осознавал, что переговорный процесс должен начаться немедля, именно сейчас и что у меня не было ни времени, ни средств для полноценных консультаций по данному вопросу с Оливером Тамбо. Кому-то с нашей стороны нужно было сделать первый шаг, и моя нынешняя изоляция обеспечивала мне как свободу действий для этого, так и гарантии (по крайней мере, на какое-то время) конфиденциальности моих усилий.

Я находился просто в идеальной изоляции. Хотя мои коллеги были всего тремя этажами выше меня, они с таким же успехом могли находиться в Йоханнесбурге. Чтобы встретиться с ними, мне пришлось бы подать официальный запрос на посещение, который должен был быть одобрен главным офисом Департамента исправительных учреждений в Претории. Зачастую проходили целые недели, прежде чем оттуда приходил ответ. Если бы мой запрос был одобрен, то я мог бы встретиться с ними только в зоне для посещений. Это был новый для нас опыт: мои товарищи и сокамерники теперь числились бы официальными посетителями. В течение многих лет мы могли без каких-либо проблем ежедневно беседовать друг с другом часами напролет, теперь же нам приходилось делать официальные запросы для организации встреч, и все наши разговоры во время этих встреч прослушивались.

После того как я провел в своей новой камере несколько дней, я попросил представителя тюремной администрации организовать такую встречу. Он сделал это, и мы вчетвером обсудили вопрос о моем переводе на первый этаж. Уолтер Сисулу, Ахмед Катрада и Рэймонд Мхлаба были разгневаны на тюремные власти за то, что нас разлучили. Они собирались даже выразить решительный протест и потребовать, чтобы меня вернули на третий этаж. Как я понял, они не ожидали от меня того ответа, который услышали. «Послушайте, – сказал я, – я не думаю, что мы должны бороться с этим». Я упомянул отличные условия, в которых оказался, и допустил, что это может создать прецедент также для остальных политических заключенных. Затем я добавил несколько двусмысленно: «Возможно, из этого выйдет что-то хорошее. Учитывая мое нынешнее положение, правительство может обратиться к нам с тем или иным предложением». Однако на эту ремарку никто не обратил внимания: я понимал, что власти вряд ли первыми проявят инициативу в этом щепетильном вопросе.

Я решил никому не рассказывать о том, что собирался сделать. Ни моим коллегам наверху, на третьем этаже тюрьмы «Полсмур», ни руководителям Африканского национального конгресса в Лусаке. АНК – это коллектив, что предполагает принцип коллективного принятия решений, однако правительство сделало данный принцип в этом конкретном случае невозможным. У меня не было ни времени, ни гарантий безопасности для обсуждения этих вопросов с руководством своей организации. Я понимал, что мои коллеги наверху, на третьем этаже, осудили бы мое предложение, и это убило бы мою инициативу в самом зародыше. Бывают моменты, когда лидер должен идти впереди своих соратников, выбирать на свой страх и риск новое направление, если он уверен в том, что ведет свой народ правильным путем. В конце концов, моя изоляция обеспечивала моей организации оправдание на тот случай, если бы что-то пошло не так: можно было бы сказать, что старик, мол-де, находился в полном одиночестве, был отрезан от внешнего мира и действовал как частное лицо, а не как полномочный представитель Африканского национального конгресса.

90