9 февраля, через семь дней после вступительной речи Фредерика де Клерка в парламенте страны, мне сообщили, что меня вновь ожидают в президентском офисе Туйнхейс. Меня привезли туда в шесть часов вечера. Меня встретил улыбающийся Фредерик де Клерк в своем кабинете и, после того как мы пожали друг другу руки, сообщил мне, что собирается завтра освободить меня из тюрьмы. Хотя пресса Южной Африки и всего мира в течение нескольких недель уже строила предположения насчет того, что мое освобождение неизбежно, заявление президента, тем не менее, стало для меня неожиданностью. Когда меня везли в президентский офис, то не проинформировали, что президент хотел меня видеть с целью лично сообщить о моем освобождении.
Я испытал душевные терзания. Мне очень хотелось покинуть тюремные стены как можно скорее, но мой разум подсказывал, что делать это так стремительно было бы безрассудно и опрометчиво. Я поблагодарил Фредерика де Клерка и сообщил ему, что, рискуя показаться неблагодарным, тем не менее предпочел бы получить уведомление о своем освобождении за неделю до этого факта, чтобы моя семья и моя организация могли подготовиться к этому событию. Я отметил, что, если покину тюрьму прямо завтра, это может вызвать хаос. С учетом этих обстоятельств я попросил Фредерика де Клерка освободить меня через неделю. Прождав двадцать семь лет в ожидании свободы, я мог бы подождать еще семь дней.
Фредерик де Клерк был буквально ошеломлен моим ответом. Действуя по инерции, он продолжал излагать мне план моего освобождения. По его словам, правительство доставит меня самолетом в Йоханнесбург и официально освободит уже там. Я прервал его, заявив, что решительно возражаю против этого. Я хотел выйти на свободу из ворот тюрьмы «Виктор Верстер», имея возможность поблагодарить тех, кто заботился обо мне здесь, и поприветствовать жителей Кейптауна. Хотя я бо́льшую часть жизни провел в Йоханнесбурге, Кейптаун почти на три десятилетия также стал моим домом. Я был готов вернуться в Йоханнесбург, но тогда, когда сам захочу этого, а не тогда, когда этого захочет правительство. «Как только я буду свободен, – сказал я, – я сам о себе позабочусь и буду решать, куда именно мне направляться».
Фредерик де Клерк пришел в сильное замешательство. Однако на этот раз он отреагировал на мои возражения и, извинившись, вышел из своего кабинета, чтобы посоветоваться с остальными. Через десять минут он вернулся с достаточно кислым видом и сказал: «Мистер Мандела, сейчас уже слишком поздно менять этот план». Я ответил, что план для меня неприемлем и я хотел бы быть освобожденным через неделю и в тюрьме «Виктор Верстер», а не в Йоханнесбурге. Это был напряженный момент, при этом никто из нас не видел иронии в том, что заключенный просит не освобождать его, а его тюремщик пытается настоять на его освобождении.
Фредерик де Клерк, вновь извинившись, в очередной раз покинул свой кабинет. Еще через десять минут он вернулся, чтобы предложить компромисс: меня можно было бы освободить в тюрьме «Виктор Верстер», однако освобождение нельзя было отложить. Правительство уже сообщило иностранной прессе, что меня освободят именно завтра, и оно не могло отказаться от своего заявления. Я понял, что не могу этому противодействовать. В конце концов, мы согласились с этим компромиссным решением, и Фредерик де Клерк наполнил каждому из нас по бокалу виски, чтобы отпраздновать это событие. После тоста я поднял свой бокал, но только сделал вид, что пью: такие спиртные напитки слишком крепки для меня.
Я вернулся в свой коттедж незадолго до полуночи, после чего немедленно сообщил своим коллегам в Кейптауне, что меня должны освободить на следующий день. Мне удалось также передать сообщение Винни. Я смог позвонить и Уолтеру Сисулу в Йоханнесбург. Они на следующий день прилетели в Кейптаун на зафрахтованном самолете. В тот вечер несколько представителей АНК из Национального комитета по протоколу пришли ко мне в коттедж, чтобы подготовить заявление, с которым я должен был выступить на следующий день. Они уехали рано утром, и, несмотря на свое волнение, у меня не было никаких проблем с тем, чтобы провалиться в глубокий сон.
Часть одиннадцатая. Свобода
100
В день своего освобождения я проснулся после всего лишь нескольких часов сна в 4:30 утра. День 11 февраля 1990 года был безоблачным, это был конец лета, день города Кейптаун. Я выполнил свои обычные физические упражнения в сокращенном варианте, умылся и позавтракал. Затем я позвонил представителям Африканского национального конгресса и Объединенного демократического фронта в Кейптауне, чтобы они приехали в коттедж подготовиться к моему освобождению и дополнительно поработать над моей речью. Ко мне пришел тюремный врач, чтобы провести краткий осмотр. Я старался сосредоточиться не на том, что скоро буду свободен, а на том, что мне предстояло сделать до этого момента. Как это часто бывает в жизни, важность самого события затерялась в суматохе тысяч сопутствующих этому событию деталей.