Я закончил свое выступление, радушно приветствовав всех южноафриканцев доброй воли и добрых намерений: «Ни один мужчина и ни одна женщина, которые отказались от системы апартеида, не будут исключены из нашего движения к нерасовой, единой и демократической Южной Африке, основанной на принципе ”один человек – один голос“ и принципе общего списка избирателей». Это была миссия Африканского национального конгресса, та цель, о которой я всегда помнил в течение многих лет тюремного заключения, та цель, к которой я стремился, стремлюсь и буду стремиться все оставшиеся годы своей жизни. Это была мечта, которую я лелеял, оказавшись в тюрьме в возрасте сорока четырех лет. И теперь, когда мне уже семьдесят один год, я не мог позволить себе терять время даром.
Тем вечером я вернулся вместе с Винни в дом номер 8115 в Орландо-Уэст, и только тогда я в глубине души, наконец, почувствовал, что покинул тюремные стены. Для меня дом номер 8115 всегда являлся центром моего мира, местом, отмеченным крестиком на географической карте моей души. Он был основательно перестроен после случившегося пожара. Когда я увидел его четыре комнаты, я был удивлен тем, насколько он оказался меньше и скромнее, чем я его помнил. По сравнению с моим коттеджем в тюрьме «Виктор Верстер» дом номер 8115 мог бы считаться помещением для прислуги в задней части моих бывших тюремных хором. Однако любой дом, в котором человек свободен, – это замок по сравнению с самой роскошной тюрьмой.
Как бы я ни был счастлив оказаться дома, меня не покидало чувство, что мне будет отказано в том, чего я больше всего хотел и к чему стремился всей душой. Я страстно желал вернуться к нормальной, обычной жизни, восстановить свои старые связи времен моей молодости, иметь возможность утром идти в свой офис, а вечером возвращаться к семье, выскакивать на несколько минут с работы, чтобы купить в аптеке зубную щетку и пасту перед тем, как вечером навещать своих старых друзей. Именно этих вполне обыденных вещей больше всего не хватает в тюрьме, именно это мечтаешь сделать, оказавшись на свободе. Однако я довольно быстро понял, что все это будет невозможно. В тот вечер (и каждый вечер в течение следующих недель и месяцев) наш дом был окружен сотнями наших сторонников. Они пели, танцевали и кричали от радости, и их радость была заразительной. Это был мой народ, и я не имел ни права, ни желания отказывать ему в этой радости. Но, отдавая себя своему народу, я понимал, что снова отдаляюсь от своей семьи.
В ту ночь мы с Винни почти не спали, так как пение и танцы продолжались до самого утра, когда активисты Африканского национального конгресса и Объединенного демократического фронта, охранявшие наш дом, обратились к собравшейся толпе с убедительной просьбой успокоиться и позволить нам отдохнуть. Многие в руководстве АНК советовали переехать в дом в нескольких кварталах отсюда, который находился в районе Дипклуф и был построен Винни, пока я сидел в тюрьме. По стандартам Суэто это было замечательное место, но тот дом не имел для меня никакого значения, так как у меня с ним не было связано никаких воспоминаний. Более того, дом в районе Дипклуф из-за своих размеров и внушительного вида казался неподходящим для народного лидера. По этой причине я отказывался от данного варианта как можно дольше. Я хотел не только жить среди своего народа, но и быть похожим на него.
102