Долгая история (СИ)

Комната Виолетты больше походила на походной шатёр Шамаханской царицы, чем на спальню магспирантки-третьекурсницы какой-либо школы для трудновоспитуемых магов — по крайней мере, непосредственно Виолеттина её половина. Обзор на вторую часть комнаты, принадлежащую Марте, как и стены с потолком, был тщательно задрапирован воздушными тканями всех оттенков жёлтого и красного, за которыми грозной тенью покачивалась на цепи боксёрская груша. Старшая Гломова выгодно использовала интерьер для создания — прежде всего, у себя, — иллюзии, будто комната принадлежит ей всецело и безраздельно. Способствовало этому и заклинание-заглушка, намертво приклеенное на воздушную перегородку и избавляющее как Виолетту от саундтреков Мартиных сражений с грушей, так и Марту от звуков не менее агрессивных сражений старшей сестры с бесконечным конвейером её кавалеров.

— О-бал-деть! — поражённо выдохнула Виолетта, засунув за щеку виноградину.

— Ага. Представляешь? — Софья, нагнувшись к объёмному прозрачному пакету под носом у Гломовой, ампутировала у виноградной грозди ещё одну конечность. — А всё это время я со спокойной душой заполняла классные журналы в кабинете у Клоппа.

Безжалостно пережевав ягоду вместе с косточками, Бейбарсова окинула критическим взглядом идеально круглую кровать, занимавшую почти всё место на Виолеттиной половине комнаты. Сама Виолетта, как обычно, развалилась по её центру, словно фирменный десерт шеф-повара на блюде. Одна из полукругом провисающих с потолка драпировок почти закрывала Софье обзор на то немногое свободное от кровати пространство, на котором ютились расписанный фазанами шкаф и восточный многоугольный столик, на котором блестели изумрудами Виолеттины любимые серьги и лениво курились вонючим ароматом палочки благовоний. Вся стандартная школьная меблировка перекочевала на сестрину половину. Изгнан был даже письменный стол: старшая Гломова предпочитала медитировать над домашними заданиями, не вылезая из-под вытканного тонконогими журавлями одеяла.

— Вы дикие. Вы все! — Виолетта ткнула пальцем в Софью.

Старшая Бейбарсова открыла и захлопнула рот, передумав возражать. Затем встала на цыпочки и прошлась босыми ногами по стыку плетеного половика с вурдалачьей шкурой.

— Лео хороший мальчик! — всё же назидательно вздёрнула она широкие брови.

— А, Лео! Всё время про него забываю! — поморщившись, беспечно зевнула Виолетта.

Софья обиженно уставилась на подругу.

— Вспомнишь! Когда нас троих дружно прикопают где-нибудь под кустом за всё, что мы сделали, — жизнерадостно пообещала она.

Отпихнув кулёк с виноградом, Гломова перекатилась на спину и, смиренно сложив ладони на животе, закинула ноги на стену. Одета она была только в блестящие шорты да художественно изрезанную майку: отопительные амулеты свисали с центра «шатра» целой гроздью.

— Это что?

Виолетта предприняла смелую попытку скосить вниз и без того косящие глаза.

— В твоём-то возрасте пора бы уже знать, моя дорогая! — громко хохотнула Гломова, прядью безбожно секущихся волос обматывая пару засосов у основания шеи.

— Откуда берутся засосы, я в курсе, — елейно заверила её Софья. — Я спрашиваю про вот это.

С этими словами она, опершись ладонью о кровать, нагнулась над Виолеттой и сунула той под нос одну из её же рук, на предплечье которой расплывались пять лиловых синяков: четыре на внешней стороне, и один на внутренней. Другие синяки, менее обличающие, скакали то там, то сям по Виолеттиным ногам и по плечам.

Старшая Гломова сердито фыркнула. Выдернув у Софьи руку, она сняла ноги со стены и рывком села на кровати.

— Мальчик увлёкся!.. Ой, ну что ты так смотришь? Аж тошно! Наколдовать тебе рясу с Библией? — ехидно огрызнулась Виолетта, подцепляя с пола халат и запахиваясь в него.

— Да при чём тут!.. — Софья зло тряхнула курчавым хвостом. — Ты совсем самоуважения не имеешь, да? Приколы приколами, но это же больно! У тебя что, мимо сознания идёт, что твои антиморальные загоны начинают трансформироваться в мазохизм? Причём явно не по твоей инициативе! Ну?

— Хватит орать.

— Я не ору! Я интересуюсь: тебе приятно было?

Виолетта с шумом втянула в себя воздух и задрала голову, изучая переплетения тканей под потолком. Мрачное выражение её лица могло бы повествовать о чём угодно, кроме удовольствия. Чуть ли не впервые старшая Гломова не пыталась обрубить подобный разговор на корню, и Бейбарсова, ловя кикимор, пока болото сохло, вцепилась в неё мертвой хваткой.