Долгая история (СИ)

Он молча подвинулся, откинув одеяло. Сашка забралась в кровать и, подсунув изгиб локтя под подушку, свернулась у брата под боком. Её длинные волосы, стекая на одну сторону, руслом реки прочертили холм стёганого школьного одеяла. Юра почувствовал рядом знакомое тепло её тела, и что-то внутри сразу с беззвучным щелчком стало на место. Свет за шторами больше не беспокоил, сопение Славы не раздражало. Он повернулся набок, лицом к сестре, и уткнулся лбом ей в макушку, как они всегда спали в детстве. Сашка уже уснула, и туман в его голове сгущался. В тумане плавала сирена, плеща на него золотым хвостом и требуя достать ей шубу из лисы. Юра сделал выкройки и с огромной иглой в руках принялся гоняться за Накамурой. Наконец-то он поймал его на втором этаже, в ходе за зеркалом, но когда Юра принялся трясти его и спрашивать, куда он дел свой мех, Накамура превратился в Поклёпа в розовой шляпке Недолеченной Дамы и начал швыряться в Юру ножами. Ножи пролетали сквозь него, но было почему-то не больно, а щекотно. Юра так удивился этому обстоятельству, что проснулся.

Открыв глаза, он понял, что щекотала его Сашка. За отдёрнутыми шторами плыло пасмурное утро и кружились снежинки, а по одеялу, нюхая носом всё подряд, топтался тяжёлыми лапами Контрабандный.

Слава, за пять лет соседства привыкший к заморочкам близнецов, зевая, натягивал на майку свитер и что-то такое рассказывал сидящей в кровати Сашке, от чего ей было весело, но что — Юра никак не мог уловить спросонья. Первая фраза, качественно обработанная его мозгом в это утро, гласила:

— …И она вылила мне этот кофе на голову!

Сашка рассмеялась.

====== День всех душевнобольных ======

Я знаю, что обещала сегодня раскрыть огромный секрет, но не сделала этого. Но разве не в этом суть дня влюблённых: разбитые мечты, задетые чувства, разрушенные отношения. Этот день полон сокрушительных разочарований. Так легко воспользоваться уязвимостью и одиночеством. Когда кто-то продолжает чахнуть от неразделённой любви, другие не могут отделаться от чувства, что их жестоко обманули... И хотя хотелось бы верить, что дни Валентина обычно хорошо заканчиваются, все мы знаем, что чаще всего они заканчиваются разбитыми сердцами.

(с) Сплетница

Софья оказалась права. В ту же ночь на море разыгрался шторм, который не утихал всю последующую неделю, вплоть до четверга. Вместе с невозможностью дозваться до Ламары обстоятельства любезно дарили Бейбарсовым отсрочку и время на составление генерального плана действий.

В четверг, четырнадцатого февраля, замок по древней священной традиции разделился на три лагеря.

К обитателям первого относились все сладкие парочки, обычно сосущиеся за каждым ковром, портретом и дверью чулана, и ради такого дня перебазировавшиеся прямо в центральные коридоры и оккупировавшие все лестницы и лесенки от Жилого Этажа до Зала Двух Стихий.

К ярким представителям второго лагеря — романтикам-теоретикам — относилась Света Попугаева. Не имея удовольствия принадлежать к первой группе, они компенсировали страдания души, лишённой возможности расточать галлонами генерируемый сердечный пыл по конкретному адресу, путём преобразования его в праздничный энтузиазм. И хоть праздник этот по сути своей обходил их стороной, именно эта группа была главным двигателем всех подпольных школьных тусовок по случаю Дня всех влюблённых. Они же отлавливали по всему замку купидонов, наряжали в короткие златотканые штанишки и, привязав к колчану со стрелами гроздь красных шаров-сердечек, отправляли «нести любовь» всему живому, что встретится у диатезных карапузов на пути. Живое, обычно, было не радо — с учётом, что стреляли купидоны в этот день особенно метко.

Почётными членами третьего же лагеря были все те чёрствые чёрные души, которые заслонялись от пакостных стрел купидонов сумками и именовали этот день не иначе, как Днём всех душевнобольных и Праздником презерватива. Эти, в свою очередь, делились на три подвида: брошенные девушки, брошенные парни и бывшие романтики-теоретики, разочаровавшиеся найти на активно организовываемых ими «сердечных» вечерах родственную душу и перейти в первый лагерь.

В это Четырнадцатое, как обычно, Юра всей душой примкнул к рядам последних. Он по праву считал себя брошенным парнем, так как Сашка, последние два года тусовавшаяся в первой группе, конечно, с утра пораньше вписалась туда и сегодня. Юру аж выворачивало, когда он представлял, как его сестра липнет к брутально-сладенькому кучеряшке Аисту где-нибудь посреди Лестницы Атлантов.

Петляя утром по замку к первому этажу — источнику единственного утешения всех сердечно обделённых, то есть еды, — думал он, однако, больше не о Сашке, а о Лере.

Во вторник Юра снова наведался на Писарева двадцать шесть. В этот раз, мобилизовав в своей душе обнагление, он не стал топтаться на морозе возле ограды и двинул прямиком в здание детдома.