Долги наши

…Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник.
Придет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над золотым прудом…

Софья пошатнулась, открыла глаза и снова стоит неподвижно.

Смотрит она куда-то очень далеко, далеко, далеко за пределы того, что видит перед собой.

Сергей вбегает в секретарскую комнату института, за ним Охотников. Халат Сергея расстегнут, разлетается на бегу.

— Капитан сам слышал! Фашисты напали на Россию!..

Софья вскакивает с места.

— Мы с Охотниковым бежим в советское посольство! Будем проситься в Красную Армию…

Софья выбегает из комнаты.

Гремит из репродукторов голос немецкого диктора.

У газетного киоска длиннейшая очередь.

Софья торопливо проходит мимо.

— Слышали?.. Ну, теперь…

Целуются два старых француза, опасливо оглянувшись перед тем. Мимо них пробегает Софья.

Г о л о с  С о ф ь и. Откуда я, собственно, узнала, что профессор?.. Ведь он ничем не выдавал себя… Откуда?.. Какие-то едва уловимые ощущения, интуиция… Не знаю… но я была уверена…

Профессор Баньоль сам открывает дверь. Удивлен, увидев Софью.

— Входите, дорогая… Чем вы так взволнованы?..

В кабинете, схватив профессора за руки, Софья горячо говорит:

— Пожалуйста, умоляю вас… Самые опасные поручения… Все, что будет нужно… Я верный человек…

— Но, позвольте, почему вы думаете?..

— …Ради бога, профессор, они напали на нас… Я не могу жить, сложа руки… понимаете, не могу… Я их ненавижу…

— Софи, я абсолютно доверяю вам, но откуда вы узнали?.. Значит, я скверный конспиратор?

— Все, что хотите, самую тяжелую работу дайте мне, я научусь стрелять, буду их убивать…

В Париже идет снег. Снег. Снег падает на истощенных лошадей редких фиакров, на еще более редкие автомашины, на плечи немецких офицеров, на женщин, стоящих в очереди у продовольственной лавки.

Из окна секретарской комнаты Софья видит пожилого господина, который оглядывается перед тем, как войти в подъезд института, и только после этого входит.

Зазвонил телефон. Софья подбегает к столу, снимает трубку.

— Онкологический институт профессора Баньоля… — и разочарованно: — Да, да, к больным от четырех до шести… Нет, профессор не принимает в этом месяце. Мерси, месье.

Баньоль приоткрывает дверь кабинета.

— Отец?

— Нет. К несчастью, нет.

— Ну, ну… Не будем паниковать, Софи!

— Но прошло уже четыре часа… Зачем он им понадобился? Может быть, он уже арестован, брошен в тюрьму…

— Ну, зачем так мрачно?..

— А сколько уже забрали эмигрантов?..

— Ну, подождем. Вы оставили дома записку, чтобы он позвонил, когда вернется?

— Конечно.

Профессор скрывается в кабинете.

Стук в дверь.

— Войдите, — говорит Софья.

Входит господин Борель — тот, который оглядывался перед институтской дверью.

— Мое почтение, мадемуазель… — он и тут оглядывается. — Здесь никого нет?

— Кроме меня.

— Надеюсь, я не ошибся? Вы мадемуазель Софи? В таком случае, вы знаете, как отличить молодой месяц от уходящего?

— Во Франции теперь никто этого не знает, — негромко отвечает Софья.

— Правильно, — окончательно успокоившись, говорит господин Борель и достает из жилетного кармана половину стофранкового билета. — У вас есть вторая половина?

Софья снимает с полки толстый том энциклопедии Лярусса, извлекает из нее вторую половину купюры и прикладывает к той, что в руке у Бореля.

— Я, понимаете ли, человек случайный. Мишель… мой сын, его сбросили англичане на парашюте. Мальчик сломал ногу… и вот Мишель велел мне… Это какая-то неимоверно важная бумага… — он передает Софье сложенный во много раз листок папиросной бумаги. Софья разворачивает его, читает.

— Ну, времена, — говорит Борель. — Мирный француз, рантье — вдруг заговорщик. Дурацкий детектив. Вот до чего довели нас Петэны… Это действительно такая важная бумага?

— Чрезвычайно важная…

Софья зажигает свечу и сжигает на ее пламени бумагу.

— Что вы делаете!

— Месье, все в порядке.

— Мой сын рисковал жизнью… — Борель идет к двери.

— Постойте, месье.

— Позвольте пройти.

— Да постойте, говорю вам. Поймите — я все запомнила, каждую букву. И все передам.

— Запомнили наизусть? Как это может быть?

— Хотите, повторю?

— Но это феноменально. И я могу сказать Мишелю…

— Пусть спокойно лечит ногу.

— Мадемуазель, вы меня воскресили! Спасибо, мадемуазель, до свидания, мадемуазель…

Проводив его, Софья входит в кабинет профессора. Он сидит перед освещенным экраном и рассматривает рентгеновские снимки.

— Мне жаль, — говорит он, — но дела вашего, мистера Корна… Посмотрите… видите эти затемнения?.. И здесь… И здесь… Операция исключена… видите?… Чудес, к несчастью, давно уже не бывает… почти две тысячи лет.

— Метр, получена директива от генерала. Я, конечно, уничтожила.

— Весь внимание!

Софья садится, закрывает глаза. Говорит, как бы читая: