Долги наши

Б а н ь о л ь. Сорокалетняя ошибка.

М о р о. Будем считать ее исправленной. (Софье). Позвольте откланяться.

Б а н ь о л ь. «Лучше быть живым рабом, чем мертвым героем»… Франция не забудет это «мо» своего знаменитого романиста Поля Моро. Это так верно сказано: «живым рабом»!

Дверь ванной комнаты резко открывается. Входят двое эсэсовцев.

— Встать! Встать!

Они грубо подхватывают Софью под руки и выводят.

В кабинете Софью сажают на этот раз не у дверей, а на стул против стола следователя.

На окне — решетка.

Рядом со следователем важный гестаповский чин.

— Будете говорить? — обращается следователь к Софье.

Она молчит.

— Можно начинать? — спрашивает следователь чиновника.

Рассматривая Софью, тот чуть наклоняет голову.

— Впустите.

Дверь открывается. Алексей — брат Софьи — входит и останавливается, испуганно глядя на гестаповца. Пауза.

Алексей медленно переводит взгляд, видит Софью и, вскрикнув, закрывает лицо руками.

— Сюда, сюда пройдите. Сядьте.

Алексей опускается на стул против сестры. Софья в разорванном, окровавленном платье, покрытая рубцами, с висящей плетью — сломанной — рукой.

С жалостью смотрит Софья на брата. И он смотрит на нее. Слезы льются по лицу Алексея. Руки судорожно сцеплены.

— Свидетель, откуда вы достали вот это? — спрашивает его следователь, показывая листовку. — Расскажите подробно.

Но Алексей дрожит, глотает слезы, не может говорить.

— Ляля, успокойся, — тихо говорит Софья, — нехорошо…

— Ваши показания записаны, и требуется только, чтобы вы их повторили. Не пытайтесь ничего менять, не советую… Ну…

— Сейчас, — все еще дрожа, говорит Алексей. — Сейчас… дайте глоток…

Гестаповский чин наливает воду, пододвигает к краю стола стакан.

Зубы стучат о край стакана, рука Алексея дрожит, вода расплескивается.

— Ну, потрудитесь говорить. У нас нет времени…

— Все тогда вышло… случайно… совсем случайно… Я жил уже не у отца и только пришел за своими вещами…

Маленький ключ вставляется в отверстие английского замка.

Ляля открывает дверь и вместе со Светом Стрельцовым входит в переднюю.

Л я л я. Никого… Не раздевайся. Морозиловка у них — жуть. Сложу вещички, и поедем. Что же Корн?

С в е т. Анекдот. Я ему — возьмите в компаньоны. У меня теперь большое состояние. Закрутим порнографические фильмы — мир закачается… а то ведь я деньги спущу. Он смотрит как собака, у которой зубы болят… «Мне теперь не до кино. А деньги вы и так спустите». И пошел. Нос на квинте, хвост поджат. Америка… Слушай, твои и не знают, что живут уже в моем доме?

— По-моему, не знают.

— Вот не думал, что стану капиталистом.

— Почему тебе так везет? Я что только не пробовал.

— Твой коммерческий потолок — свистнуть у сестры монету на бистро, да и то, с тех пор как старик тебя отселил… Ну, почему ты не удержался в управляющих? Немцы тебе такую должность дали. Эх ты, и зачем я их просил! Червь ты.

— Я не червь.

Комната следователя. Алексей замолчал.

— Ну, дальше… говорите, почему замолчали? Все ведь уже записано.

Комната у Звенигородских.

Алексей продолжает говорить:

— …я не червь. И с немцами не вожусь, как некоторые…

— Дурак ты, дурак.

— Дурак — не предатель.

Свет достает из кармана маленький гробик, показывает Алексею:

— Не твоя работа?

На гробике написано: «Вот что тебя ждет, предатель!»

— Не ты? Да нет, ты и на это не способен. Эх ты, червь, думаешь меня можно оскорбить этим словом? Да, я предатель, изменник, такой же, как князь Курбский, Кориолан. Только мещанин не поймет, что история, бывает, не только дает право стать изменником родины, но обязывает к этому. Мы, эмигранты, имеем нравственное право и даже долг… Да что я с тобой говорю, ничтожество.

Алексей заглядывает в буфет, свистит. Свет достает из кармана плоскую бутылку.

Алексей берет бутылку дрожащими руками.

— Это что? Какой?

— Пей, потом разберешься.

Алексей выпивает стопку, хватается за горло:

— У-ухх… Ну и ну… вещь… полжизни за кусок лимона… Видел твоих бывших. Ну и шик-бабы стали. На французов и не смотрят…

Он наливает и протягивает Свету стопку.

— Не хочу. Забирай всю флягу.

— Не шутишь?.. Ваше драгоценное…

И без того нетрезвый Алексей, опрокинув подряд две стопки, окончательно захмелел.

— Слушай, тс-с… Это что? Знаешь?

Алексей показывает два поднятых кверху пальца.

— Видал, — отвечает Свет, — по утрам всюду намалевано. Даже на писсуарах. Немцы стирают…

— Давай ухо… Это латинское «ве» — «виктуар» — победа. Понял? Немец-перец, колбаса, кислая капуста, скушал лошадь без хвоста и сказал — «как вкусно»… Мне один сказал — вчера двух пускали в расход — француза и русского… вместе связали… а? Аллегория?

Разговаривая, они проходят по коридору, по направлению к комнате Алексея. Но у Софьиной двери Алексей задерживается:

— Гм… посмотреть у Сони…

Он входит в комнату. Свет остается в дверях.

— …Если только ключ на старом месте… — бормочет Алексей.

Засовывает руку за книги, достает ключ.

— Ну-ка, ну-ка…

Отпирает шкаф. Там сумка.

— …а, старая знакомая… гм… Ни сантима, что за свинство…

— Роешься по сумкам, червь…

Алексей вытаскивает листовки, взглянул, свистнул. Поспешно засовывает их обратно.

— Что ты там прячешь, — говорит Свет, — ну-ка…

— Да нет тут ни сантима…