Долги предков

Колдунья постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, отворила ее.

— Он редко слышит стук, — тихо пояснила колдунья, заметив удивление на лице Эбби.

В небольшой комнате с каменными стенами ощущался уют. Из круглого окна с правой стороны открывался вид на город. Через проем на противоположной стене виднелись устремленные ввысь стены замка, самые далекие и высокие из них порозовели от первых лучей восходящего солнца.

В изысканном железном канделябре горело множество свечей, наполняя комнату теплым светом.

Непослушные волнистые каштановые волосы закрывали лицо волшебника Зорандера, который навис над столом, погрузившись в изучение лежавшей перед ним книги.

Женщины остановились.

— Волшебник Зорандер, — объявила колдунья, — мы привели Эбигейл, дочь Хельзы.

— Проклятье, женщина! — проворчал волшебник, продолжая смотреть в книгу. — Я слышал твой стук, как и всегда.

— Не сыпь на меня проклятьями, Зеддикус З'ул Зорандер! — тем же тоном ответила Делора.

Он проигнорировал слова колдуньи, потирая гладкий подбородок и размышляя над содержимым книги.

— Добро пожаловать, Эбигейл.

Эбби пошарила в мешке, но потом одернула себя и поклонилась.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, волшебник Зорандер. Мне крайне необходима ваша помощь. Я уже говорила, что под угрозой жизни невинных детей.

Волшебник Зорандер, наконец, поднял голову и довольно долго изучал ее лицо, прежде чем выпрямиться.

— И где грань?

Стоя между колдуньей и Матерью-Исповедницей, Эбби посмотрела сначала на одну, а потом на другую женщину.

Ни одна не посмотрела на нее в ответ.

— Простите, волшебник Зорандер, грань?

Брови волшебника сошлись на переносице.

— Ты предполагаешь, что юная жизнь обладает высокой ценностью. Грань, мое дорогое дитя, ступив за которую жизнь становится незначительной. Где она?

— Но ребенок…

Волшебник предостерегающе поднял палец.

— Даже не думай играть на моих чувствах, говоря о ценности жизни ребенка, словно высокая ценность обусловлена возрастом. С какого момента жизнь обесценивается? Где грань? В каком возрасте? Кто это решает? Любая жизнь ценна. Смерть — это смерть, независимо от возраста. Даже не думай смутить мой разум тщательно просчитанным вихрем эмоций, как какой-нибудь беспринципный оратор, подогревающий волнения в безмозглой толпе.

От такого обвинения Эбби потеряла дар речи.

Волшебник обратил внимание на Мать-Исповедницу.

— Кстати, о болтунах. Какое решение принял совет?

Всплеснув руками, Мать-Исповедница вздохнула.

— Я передала им твои слова. Если коротко, их ничего не волнует, им нужен только результат.

Он недовольно хмыкнул.

— Результат, да? — Его ореховые глаза посмотрели на Эбби. — Кажется, совету безразличны даже детские жизни, если речь идет о д'харианцах, — Он потер усталые глаза. — Не то чтобы я не согласен с ними или не понимаю логики их рассуждений, но, добрые духи, не им предстоит это сделать. Они действуют чужими руками. Моими руками.

— Я тебя понимаю, Зедд, — тихо произнесла Мать-Исповедница.

Тут он будто вновь заметил стоявшую перед ним Эбигейл.

Волшебник рассматривал ее, словно обдумывая кое-что крайне важное, что заставило ее нервно переминаться с ноги на ногу. Наконец, протянув руку, он пошевелил пальцами.

— Что ж, показывай.

Эбби подошла к столу, протягивая мешок.

— Если вас нельзя убедить спасти невинные жизни, возможно, это будет иметь большее значение.

Достав из мешка череп своей матери, Эбби положила его в раскрытую ладонь волшебника.

— Это долг предков. И я требую его оплатить.

Волшебник поднял бровь.

— Обычно приносят лишь крошечный фрагмент кости, дитя.

Эбигейл почувствовала, что ее лицо горит.

— Я не знала, — заикаясь, пробормотала она. — Я хотела убедиться, что этого хватит для проверки… и что вы поверите мне.

Он нежно погладил макушку черепа.

— Было бы достаточно кусочка размером с песчинку. — Он посмотрел Эбби в глаза. — Твоя мать не говорила об этом?

Эбигейл покачала головой.

— Она лишь сказала, что долг перешел к вам от отца, и от его выполнения нельзя отказаться, если он предъявлен к оплате.

— Отказаться и правда нельзя, — прошептал Зедд.

Разговаривая с ней, он не переставал гладить череп — тусклый и вымазанный грязью, из которой Эбби его вытащила, и совсем не чистый и белый, как она рассчитывала.

Выкапывая кости матери, Эбигейл испытывала ужас, но альтернатива пугала еще сильнее.

Под пальцами волшебника поверхность черепа засветилась мягким янтарным светом. Эбби почти перестала дышать, когда воздух загудел, словно волшебнику шептали сами духи. Колдунья нервно теребила бусины на вороте своего платья, а Мать-Исповедница прикусила нижнюю губу. Эбигейл молилась.

Волшебник Зорандер опустил переставший светиться янтарным череп на стол и повернулся к женщинам спиной.

Он хранил молчание, и Эбби заговорила, нарушая тяжелую тишину:

— Ну? Вы довольны? Убедились, что долг истинный?

— О, да, — негромко произнес он, не оборачиваясь. — Долг предков истинный, и он связан магией, пока не будет оплачен.

Пальцы Эбби беспокойно теребили потрепанный край мешка.