Долгий путь скомороха. Книга 2

– Я понял тебя, Ратмир. Ты прав – безвинные люди не должны страдать из-за политических дел. Так учит наш Учитель. Но, увы, иногда приходится и их приносить в жертву, – вздохнул Антонио и, улыбнувшись, весело добавил: – Хотя думаю, что ему я смогу помочь покинуть Русь в ближайшее время.

И они оба – бок о бок – поскакали в сторону Москвы.

Глава 18

Время было уже около полуночи, и в светлице боярыни Мирославы Кольчуговой, плача полупрозрачными слезами, горели восковые свечки, даря окружающему ночному миру дрожащий свет.

На большой широкой постели с балдахином, подложив под спину кучу пуховых подушек и вытянув больную ногу, полусидел-полулежал Ратмир в чистой, отглаженной кремового цвета кружевной рубахе и в светло-серых портках. В руках у него была небольшая вытянутая гитара. Длинные, сильные пальцы скомороха ловко касались её натянутых струн и извлекали из них нежную, щемящую душу мелодию.

Вот затихли последние аккорды. Сидевшая на краю постели Мирослава вздохнула: – Разных мне приходилось слышать музыкантов, но никто из них не играл такую душещипательную музыку. Как же она мне по душе пришлась, Ратмирушка!

– А ты обучись её играть сама, – добродушно улыбнулся Ратмир. – Вот и будешь себя утешать, когда захочется.

Мирослава как-то странно посмотрела на него и нехотя кивнула: – Пожалуй. Только тебе придётся показать мне, как играть.

– Конечно, покажу, – опять добродушно улыбнулся скоморох.

В этот момент кто-то тихо постучал в деревянную дверь.

– Это я – Степанида, – послышался тихий женский голос.

Мирослава, встав с постели, накинула поверх длинной исподней кружевной рубахи разноцветный китайский шёлковый халат и выглянула за дверь:

– Чего тебе, Степанидушка?

Немолодая, рыхлая женщина в ночном чепчике на голове, из-под которого топорщились седые пряди, заговорщицки прошептала:

– Там матушка Евникия тебя хочет видеть.

– Сама матушка пришла?! – потрясённо переспросила Мирослава и в чём была, побежала вниз по ступенькам. В большой комнате она увидела знакомую фигуру в чёрном одеянии с массивным золотым крестом на груди и, подбежав к ней, склонила голову: – Благослови, матушка.

Бледное, тронутое морщинами лицо матушки Евникии чуть смягчилось при виде боярыни Мирославы:

– Благословляю тебя, дочь моя, – привычно осенила она крестом подбежавшую женщину и строго посмотрела на стоявшую здесь же Степаниду. Та кивнула и тут же исчезла из комнаты.

– Присаживайся, матушка Евникия. Сейчас велю подать квасу, да вина монастырского.

– Некогда мне квасы твои распивать, Мирослава. Прослышала я, что в блуде сожительствуешь с неким Ратмиром, – мрачно посмотрела она на зардевшуюся от волнения Мирославу. – С чего бы тебе, собирающейся принять постриг, стало это нужно? Или бесы взялись искушать тебя?

– Есть такой грех, матушка Евникия, – не стала отрицать Мирослава. – Он мне жизнь спас. Лошадь мою взбесившуюся на скаку остановил, да она ему ногу всю переломала. Вот и лечу его сейчас мазями своими.

– Так мне сегодня сказали, что он везде на коне разъезжает. Это со сломанной-то ногой? – подняла брови игуменья Евникия.

– Не так я сказала, матушка игуменья, – засмущалась Мирослава. – Зашибла она его сильно. С посохом он ходит. А на лошади верхом только сегодня поехал. Я ему предлагала повозку, да он отказался.

– Так если жизнь спас, то и поставила бы ему свечку за здравие. Что же сразу-то во все тяжкие пускаться?! Тем более что он много тебя моложе.

– Всё уже успели донести, – продолжая растерянно улыбаться, покачала головой Мирослава. – Вот ведь народ, у нас, какой!

– А то ты не знала, какой у нас народ! Вот такой вот народ! Правильный! А ты, какой пример этому народу подаешь, а?! Огорчила ты меня сильно, Мирослава. Придётся тебе усердно грех этот отмаливать. Завтра же отправляй его ко мне в монастырь, где ему по приказу дьяка Лаврентия уже светлица отведена, и рухлядь всякая выдана, – голосом, не терпящим возражений, произнесла игуменья Евникия. – А сама завтра придешь к отцу Ермолаю и покаешься в своём грехе. Думаю, что епитимью он на тебя не наложит, а вот к Таинствам Христовым не допустит на какое-то время, да и от Причастия отстранит.

По лицу Мирославы пробежала тень.

– Не думаю, что смогу прогнать его от себя, – негромко ответила она. – Словно наваждение на меня какое-то нашло, матушка. Не пить, не есть теперь не могу без него. Дышать не могу, если недовольство его какое к себе чувствую…

– Не иначе, как околдовал он тебя, – покачала головой игуменья. – Сказывали мне, что хорош он собой, умён и обходителен со всеми.

– Всё правда, матушка игуменья, – согласно кивнула Мирослава.

– Нечистый тебя путает, дочь моя. Избавься от него завтра же! Ты же остаток жизни хотела посвятить Творцу нашему небесному. Помнишь наш с тобой разговор при первой встрече?

– Помню, матушка Евникия. Да только боюсь, что уже не смогу я этого сделать, – покачала головой Мирослава, в отчаянии заламывая руки.