Долго тебя ждала

Вскочив на ноги, спотыкаюсь, падаю и снова встаю. Двигаюсь, не отрывая глаз от яркого комбинезона, в который одела дочь два дня назад, когда мы виделись в последний раз…

Марк усаживает ее на снег, и я оказываюсь рядом за секунду, но даже она кажется мне вечностью.

Ее личико испуганное. Голубые глаза круглые и шокированные, от этого горло снова сжимается, и я не могу дышать. Страшно представить, что чувствовал мой ребенок сидя там, в неуправляемой машине, падающей в кювет.

— Мама… — произносит она тонко. — Я боюсь…

— Я знаю… — целую ее щеки. — Знаю… — целую куда попаду: ее ресницы, лоб, светлые бровки…

Заправляю растрепанные волосы ей за уши. Хватаю ее маленькие ручки, прощупывая кости.

— Где болит? — спрашиваю вибрирующим голосом.

— Нигде… Там папа! Папа…

Вытирая дрожащими ладонями со щек собственные слезы, оборачиваюсь. Вокруг машины уже в два раза больше людей. Они разбивают лобовое стекло, за которым видна заполонившая салон подушка безопасности.

Расстегивая свою куртку, я наблюдаю за тем, как справившись с подушкой, мужчины вытаскивают наружу Родиона.

Из его носа течет кровь, губы разбиты, он трясет головой и самостоятельно садится, после того, как его кладут на снег.

— У папы кровь… — близким к истерике голосом кричит Маруся.

Я набрасываю ей на плечи свою куртку. Обхватываю ладонями маленькое лицо, заставляя смотреть на меня.

— С папой все хорошо, зайчонок… — смотрю дочери в глаза.

Они становятся влажными, когда она кричит:

— Но у него кровь!

Укачиваю ее в объятьях, заслоняя от происходящего. Она утыкается носом в мой свитер, тихо поскуливая.

Марк садится на колени рядом и командует собранно:

— Дай взгляну. Не поднимай ее, положи…

Аккуратно укладывает Марусю на снег поверх моей куртки и снимает свою, которую набрасывает мне на плечи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ткань хранит тепло его тела, но мне не нужно тепло.

Меня изнутри сжигает костер черной злости. Ненависти, которая вырывается наружу как вулканическая лава. Пока смотрю на то, как Власову предлагают воды, как суетятся над ним неравнодушные люди, как оказывают ему безвозмездную помощь, я становлюсь дикой.

В тот момент, когда наши глаза пересекаются, я вскакиваю на ноги и двигаюсь в аффекте, прорвавшись через окружающих его людей. Толкаю Родиона в грудь, заставляя упасть на спину и сажусь сверху.

Он не пытается защищаться, его глаза такие же растерянные, как и у Маруси, а в моих красная пелена.

— Тварь! — ору, кулаком ударяя его в нос.

Он стонет, а я замахиваюсь опять, но раньше, чем успеваю сделать удар, меня подхватывают сильные руки и дергают вверх.

Голос Марка над ухом хрипло произносит:

— Не трогай его… у него может быть черепно-мозговая…

— Ненавижу! Ненавижу! Отпусти меня! — пихаюсь локтями и сучу ногами в воздухе, пытаясь вырваться.

Я готова его убить! Готова к тому, что этот день станет его последним!

Сжимая меня в стальных тисках до состояния полной беспомощности, Марк рычит:

— Аглая! Хватит!

— Ненавижу! — плачу, хватаясь за остатки той энергии, которая двигала мной секунду назад.

Хватаюсь за ненависть, которая давала силы бороться. Все эти годы! Но она вытекает из меня вместе со слезами, они становятся горячей лавиной. Опустошающей и лишающей сил.

Обмякая в этих сильных бесконечно надежных руках, я реву, как не ревела много лет, и цепляюсь за плечи Марка. Карабкаюсь по нему, вжимаюсь в него так сильно, словно хочу пробраться под кожу.

Он баюкает меня, шепчет на ухо успокаивающее “тс-с-с-с”.

— Я с тобой… я здесь, родная…

— Я хочу домой… — прошу бессвязно, захлебываясь. — Отвези нас домой…

— Да… тс-с-с… скоро поедем домой… — покачивается вместе со мной из стороны в сторону, как маятник.

Укачивает, гладит по волосам и крепко сжимает.

— З-забери м-меня отсюда…

— Тс-с-с… Дождемся скорую и поедем. Потерпи…

Я становлюсь слабой. В его руках…

Я вдруг понимаю, что могу побыть слабой! Это то чувство, которое не было доступно мне так долго. Годы! Те, которые провела без него, без моего Зотова. Это то чувство, которое я так долго ждала, даже сама этого не понимая…

Глава 39

— Мамочка… — слышу голос дочери сквозь вязкий сон.

Веки тяжелые, неподъемные.

Даю себе немного времени поболтаться в уютной невесомости, прежде чем поднять их.

Понятия не имею, который час. Когда мы с Марусей уснули, было около пяти вечера. Перевернувшись на бок, протягиваю к ней ватную руку, которую она тут сжимает теплыми пальчиками.

На дочери слегка перекошенное праздничное платье, cудя по всему, она одевалась самостоятельно, и пластиковая корона, оставшаяся от костюма снежинки.

Сейчас мне кажется, будто тот день случился вечность назад. Ледовый дворец, Марк…

— Скоро Новый год, — сообщает Маруся немного капризно. — Вставай… ты все проспала… Мы с Марком уже нарядили елку, только не можем найти фонарики. Мам, где наши фонарики?