Долгое дело

— Я готова, — ответила ассистентка уже деловым тоном.

— Одевайся, Веруша, и к десяти часам будь у Центрального универмага, у остановки шестого автобуса.

— Хорошо.

— Примерно в десять пятнадцать — десять двадцать из шестого автобуса выйдет женщина лет пятидесяти в голубом плаще…

— Хорошо.

— Конечно, хорошо. В голубом плаще и с синей сумкой, похожей на ведро. Ты к ней подойдешь.

— И что сделаю?

— Улыбнешься и скажешь: «Какой чудесный плащик».

— Какой чудесный плащик, — запоминающе повторила ассистентка.

— Эта женщина передаст пакет. Скажешь спасибо и поедешь к себе домой. Вот и все. Вопросы есть?

— А что мне делать с пакетом? — неуверенно спросила ассистентка.

— Не распечатывать, я за ним приеду.

— Хорошо.

— Милочка, это не шпионаж, не сомневайся.

— Аделаида Сергеевна, у меня подобного нет и в мыслях…

— Этой женщине я на расстоянии диктую мысли, которые она должна записать, запечатать и вручить сегодня тому человеку, кто ей скажет: «Какой чудесный плащик».

— Ах это опыт?

— Разумеется, милочка. Сколько ехать от тебя до универмага?

— Минут тридцать.

— В одиннадцать я позвоню.

До одиннадцати было два часа. Все еще закрыто, все еще запечатано. Но она знала привокзальный ресторан, демократичный, как баня…

Знакомый официант жеманно, улыбнулся, посадил ее в угол пустого зала и скоро поставил перед ней подносик, целомудренно прикрытый хрустящей салфеткой. Она налила рюмочку бенедиктина, выпила залпом, как водку, и надкусила ломтик ананаса. Но ликер никуда не дошел, испарившись по дороге. Она выпила вторую.

Жизнь… Вот она, жизнь: в крепости ликера, в мякоти недозрелого ананаса, в покойной тишине этого зала… Жизнь есть минутное наслаждение. Не слезы по прошлому и не радости в будущем. Прошлого уже нет, а на будущее плевать.

Калязина еще выпила две рюмки, одну за другой, и решительно отодвинула графин, потому что впереди ждали дела. Ликер ее не пьянил, а убрал ту дымку со зрения, которая слегка искажала мир, — теперь он увиделся чистым, словно его только что сделали. Появился аппетит, предусмотренный официантом. Она со вкусом съела маринованных миног и шампиньоны в сметане, чувствуя, как ее мысль беспредельно обостряется…

Рябинин вновь крючкотворит. Значит, миновало, избежал. Карр-камень не сработал. Но есть и другие камни. А пока они крючкотворят. Неужели тому же Рябинину не приходит в голову, что преступление может совершить любой человек? Неужели он не знает психологического постулата… как там… Поступки человека зависят от обстоятельств. Бытие определяет сознание. А поэтому и нет виноватых. Впрочем, к чему такие мысли, когда с тобой счастливый миг покоя и предстоящей удачи… Какого покоя? Она всю жизнь любила одиночество, а не покой.

Калязина выпила бутылку пепси-колы, глянула на часы, бросила на стол двадцатипятирублевую бумажку и вышла из ресторана.

Погода ложилась на удачу. Сухой ветерок, сухие листья под ногами, суховато-теплое солнышко. Природа и погода, утеха девятнадцатого века. Их вытеснили неон, асфальт, автомобили, полиэтилен… Это наши бабушки зависели от природы и погоды.

Она вошла в телефонную будку и острым мизинцем набрала цифры.

— Алло…

— Ну как? — весело спросила Калязина.

— Все в порядке, Аделаида Сергеевна.

— Пакет у тебя?

— Да.

— Еду.

Она повесила трубку, вышла на улицу и улыбнулась сухому солнцу.

Погода ложилась на удачу. Погода с природой тут ни при чем. Математический расчет плюс осторожность шакала. Кто такой гений? Человек, у которого дезоксирибонуклеиновая кислота закручена не в ту сторону. Не зря слово «ген» и «гений» имеют один корень.

И садясь в такси, она пожалела, что вернула графинчик недопитым.

Ассистентка открыла дверь радостно, словно наступил праздник. В модном тренировочном костюме, спортивная, свеженькая, с мокрой прядью волос после принятого душа… Калязина улыбнулась — ее уроки не пропали, хотя и не помнила, чтобы рекомендовала заниматься спортом.

— Аделаида Сергеевна, кофе пить будете? — спросила Вера, принимая плащ и вдыхая чужие, французские духи.

— Обязательно.

Калязина прошла в комнату, сразу увидев четырехугольный пакетик, обвязанный узлатым шпагатом, — он белел на тьме полированного столика.

— Вот. — Ассистентка показала на него взглядом.

— Спасибо, милочка. Дома расшифрую. — Калязина опустила пакет в широкий карман и между прочим спросила:

— Как она себя вела?

— Когда я ей сказала про плащик, то она заметно вздрогнула.

— Еще что?

— Больше ничего.

— Она до сих пор находится в глубоком сне.

— Пойду варить кофе…

— Милочка, стало ли у тебя в доме цивилизованнее?

Побежавшая было ассистентка растерянно остановилась, не зная, что ответить.

— Я хочу спросить, пьешь ли ты кофе с коньяком, ромом, ликером либо по-прежнему без всего?

— Аделаида Сергеевна, у меня в доме стало цивилизованнее, — весело ответила Вера, уже пропадая на кухне.

Калязина оглядела знакомую комнату.