Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

Обнимаю тебя очень крепко. Рада буду, когда вы переедете в Михайловское. Прошу горячо твоего благословения. Благодарю тебя всем сердцем за твои письма. С ними стало так бесконечно легче на душе. Я знала, что делаю безумную попытку, послав вам телеграмму. Но не могла не сделать этого, в особенности получив вдруг прорвавшуюся ко мне в 2 дня телеграмму доброй Марьи Алекс. Ее отклик перекинул вдруг будто мосток на этом бесконечном расстоянии в самое тяжелое время полной и беспросветной неизвестности. Храни вас Господь…

Твоя дочь Марья.

Дочь села в кресло рядом с отцом, они обнялись. И только сила воли удержала слезы в глазах обоих.

Разрозненные мысли и события, происходившие в Наугольном доме

Дворянство наше представляет явление, точно, необыкновенное. Началось оно не насильственным приходом, в качестве вассалов с войсками… началось оно у нас личными выслугами перед царем, народом и всей землей, – выслугами, основанными на достоинствах нравственных, а не на силе… Дворянство у нас есть как будто сосуд, в котором заключено это нравственное благородство, долженствующее разноситься по лицу всей русской земли затем, чтобы подать понятие всем прочим сословиям, почему сословие высшее называется цветом народа.

Н. Гоголь

Сергей Дмитриевич – глава семьи – оставался непререкаемым авторитетом для окружающих. В то же время не порывал связи с дорогими ему людьми. В числе их, конечно, была вдова любимого императора Александра III. Мария Федоровна в это время пребывала в Крыму и, надо сказать, столкнулась с новыми, немыслимыми нравами. Матросы заходили к ней без стука и, полуодетой, задавали вопросы. Если бы только это ужасало ее! Она страдала за страну, которой поклялась служить, за внука, царевича Алексея, за Ники.

Зная о дружбе графа с ее матерью, Ксения Александровна, сестра Николая II, в самый разгар революции написала письмо на Воздвиженку.

Великая княгиня Ксения писала С. Д. Шереметеву:

7 окт<ября 1917 г.>

Дорогой Граф Сергей Дмитриевич!

Сегодня Феликс Ю<супов> едет в Москву, и я пользуюсь случаем, чтобы Вам написать. Все, что Вы пишете, нас глубоко тронуло, и мама и я Вас от души благодарим за Ваши письма. Она Вам напишет с следующим случаем.

Сил нет видеть, куда толкают бедную, истерзанную Россию и как все гибнет, и все, чем она гордилась, поругано, втоптано в грязь. А войска? Что сделали с нашей несравненной армией эти изверги, как ее развратили и отравили – разве не понадобятся года́, чтобы ее снова привести в порядок? Так все больно и горько! Понимаю, в каком настроении и состоянии Вы должны быть и как Вы должны страдать. Но мы все страдаем теми же страданиями и понимаем и сочувствуем друг другу.