Долгое отступление

Историки дипломатии, описывая настроения правящих кругов Австро-Венгрии и Германской империи в июне 1914 года после убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево, отмечают, что сначала «в Вене царила полная растерянность», тогда как берлинское правительство требовало жестких действий[269]. Спустя несколько недель, когда выяснилось, что Британия не останется нейтральной, немецкое правительство уже осознавало масштабы предстоящей войны. «Картина разом изменилась: в Берлине были близки к панике»[270]. Однако австрийцы, предъявившие ультиматум Сербии, уже не могли отступать. Русское правительство тоже «чувствовало себя неуверенно», но не видело выхода, кроме развертывания мобилизации[271]. В свою очередь, немецкие дипломаты сообщали, что требования Австро-Венгрии «застигли сербское правительство совершенно врасплох»[272]. Но события уже катились неудержимо, Берлин отреагировал на русскую мобилизацию объявлением войны, руководствуясь «внутриполитической обстановкой», поскольку ему легче будет справиться с возможной оппозицией социал-демократов, если военные действия будут развернуты «под лозунгом войны с царизмом»[273].

Как мы видим, решения, которые принимались всеми участниками процесса, были не последовательными этапами реализации некой заранее разработанной стратегии или плана, но, с одной стороны, становились неизбежным итогом предшествующих шагов этих же правительств, а с другой стороны, сами власть имущие не отдавали в полной мере себе отчета в том, каковы будут последствия содеянного.

О чем не пишут историки дипломатии, так это о том, что все это происходило на фоне нарастающего экономического кризиса, обострения социальных конфликтов и очевидного отсутствия у правящих классов какой-либо программы для проведения назревших социальных реформ. Сталкиваясь с лавинообразно нарастающими проблемами и неуправляемым кризисом, консервативные правительства неминуемо начинают реагировать агрессивно-панически, пытаясь решать внутренние проблемы за счет внешней политики, социально-экономические проблемы — за счет военно-политических действий. Борьба за расширение подконтрольной территории является не только способом отвлечь народ от кризиса и консолидировать его против внешнего врага, но и попыткой получить дополнительные ресурсы, чтобы восстановить социально-экономическое равновесие, вынести свои проблемы вовне.

В период кризиса диспропорции рыночного обмена становятся особенно болезненными, а необходимость концентрации ресурсов, в том числе и за счет соседей, особенно острой. Все давно тлевшие конфликты обостряются, а поведение их сторон делается неожиданно агрессивным. Дефицит времени для принятия решений и стрессовые ситуации, порожденные лавинообразным нарастанием проблем, увеличивают риск неверных решений, когда даже опытные политики и государственные деятели начинают совершать грубейшие ошибки. Возникает ощущение, что люди, принадлежащие к элитам, внезапно коллективно глупеют — что можно было легко наблюдать на примере событий, приведших к Первой мировой войне. Внешнеполитические действия не только перемешиваются с попытками решения внутриполитических задач, но и рассматриваются как наилучший метод их решения.

Американские исследователи Мэтью Кляйн и Майкл Петтис убедительно показывают, что обострение торговых войн и межгосударственных конфликтов как на протяжении XIX–XX веков, так и в XXI веке было тесно связано с обострением социальных противоречий и хозяйственных диспропорций внутри основных стран, вовлеченных в подобные конфликты. Усиленная эксплуатация собственного населения и ставка на дешевый труд, характерная для либеральных моделей капитализма, заставляет корпорации и правительства искать выход на внешних рынках, емкость которых, в свою очередь, оказывается ограниченной, тогда как конкуренция за оставшиеся рынки обостряется: «В течение прошедших нескольких десятилетий именно спрос на товары и услуги стал самым ценным и дефицитным ресурсом»[274]. Внутренние диспропорции в экономике ведущих стран создают эффект перенакопления капитала, и столкновение империалистических интересов, о котором писали в начале XX века Джон Гобсон, Владимир Ленин, Роза Люксембург. А Фридрих Энгельс еще в 1887 году предсказывал, что грядет «всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы», которая в течение трех-четырех лет приведет к экономическому опустошению и краху империй, когда «короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны»[275]. Эти опустошения, однако, даже отбрасывая общество назад и лишая его ряда социальных завоеваний, создадут условия для социалистической революции.