Долгое отступление

В откровении Иоанна Богослова конец света возвещают четыре всадника Апокалипсиса, символизирующие болезни, голод, войну и смерть. К несчастью, закат эпохи неолиберализма вполне соответствовал древним пророчествам. Еще не завершилась пандемия ковида, а в Европе уже развернулся масштабный конфликт — между Россией и Украиной.

Больших войн между государствами здесь не было с 1945 года. Череда вооруженных конфликтов, порожденных на Балканах распадом Югославии, все же была чем-то вроде междоусобицы, пусть и крайне кровавой и сопровождавшейся интервенцией Запада. По той же логике развивались и конфликты на постсоветском пространстве, включая и восстание на Юго-Востоке Украины в 2014 году, приведшее к отделению Донецка с Луганском, а также к присоединению Крыма к России. Даже войны, происходившие за пределами Европы, по большей части не принимали форму межгосударственных столкновений. После затяжной войны Ирана и Ирака речь шла либо о коалиционных усилиях Запада, занимавшегося наказанием того или иного режима в Азии, либо о гражданских войнах, сопровождавшихся иностранными интервенциями.

НЕВОЗМОЖНОЕ СЛУЧИЛОСЬ

На протяжении десятилетий мир жил с представлением, что, хотя войны по-прежнему возможны, подобные события происходят исключительно на периферии капиталистической системы, не затрагивая напрямую ее центр. Однако благодаря распаду советского блока и формированию на его руинах новых олигархических режимов периферийный капитализм прочно обосновался на востоке Европы, в непосредственной географической близости к странам центра.

Тем не менее вооруженный конфликт между Россией и Украиной, разразившийся в 2022 году и быстро принявший черты глобального противостояния, в которое прямо или косвенно оказались вовлечены почти все страны мира, не возник на пустом месте и не был вызван исключительно волей или ошибками политиков. Ситуация созревала на протяжении долгого времени, и не только в плане политическом.

Анализируя изменения, произошедшие в начале XXI века, американский социолог Уильям Робинсон отмечает, что демонтаж социального государства и сокращение соответствующих статей государственных расходов сопровождались перераспределением средств в пользу силовых структур (не только военных, но и полицейских). Причем речь идет не только об изменении структуры бюджетов, но и о том, что были запущены экономические процессы, которые он называет «милитаризированным и репрессивным накоплением» (militarized accumulation and accumulation by repression). Разумеется, развитие этого процесса было неравномерным. Окончание холодной войны сопровождалось резким сокращением военных расходов, что тоже имело немалое значение для неолиберального проекта, поскольку вело к массовым увольнениям работников, причем именно в тех отраслях, где ранее занятость была высокооплачиваемой и гарантированной. Это способствовало трансформации рынка труда, прекаризации и установлению системы «гибких» (flexible) трудовых отношений в интересах капитала. Однако параллельно с сокращением чисто военных расходов происходило стремительное наращивание различных спецслужб, полицейских и охранных структур (государственных и частных), их перевооружение и технологическое преобразование. В целом силовой блок большинства государств все более приобретал именно репрессивно-контрольные функции. Тем не менее уже Война в заливе в 1991 году показала, что разоружение было лишь временным этапом в развитии силового блока. Борьба против терроризма (на Западе) и необходимость подавления сепаратизма (в России) обеспечили идеологическое обоснование новому росту военных расходов в начале 2000-х годов. Несмотря на то что массовое производство тяжелых вооружений во многих странах было свернуто, расходы на силовой блок повсюду оставались крайне высокими или росли.

«Наращивание военных расходов, — пишет Робинсон, — прикрывается заимствованиями на международных финансовых рынках. Взятые в долг деньги потом идут на поддержание милитаризированного накопления и выплату процентов кредиторам. Характер этого процесса становится очевидным, когда мы оцениваем масштабы выплат одних лишь процентов по долгам, связанным с войнами в Ираке и Афганистане. Речь идет о суммах, оценочно равных 7,5 триллиона долларов к 2050 году»[264].

В этом плане процессы, происходившие в России с ее явной тенденцией неуклонного повышения государственных расходов на силовые структуры, ростом численности этих структур и расширением их вмешательства в разные стороны жизни, были не исключением из общего правила, а скорее, как это часто происходило в русской истории, крайним, даже экстремальным, но все же проявлением общей тенденции.