Долина белых ягнят

Прощались «по-военному» — быстро, без лишних слов. Несколько минут, и линейка покатилась в сторону гор. Теперь уполномоченному предстояло познакомиться с Батырбеком Оришевым, председателем верхнего колхоза. Партийно-советский архив, ушедший в горы, в партизанские отряды, вернулся назад сразу же по освобождении края. Многие отсутствовали месяца два, не больше. Только левобережье Баксана оккупанты удерживали около пяти месяцев. Бухгалтер Оришев увез за хребет и спас от немцев два мешка денег. Это была целая история. Привези он деньги назад, можно было бы снова стать управляющим отделением банка. А теперь жди, когда этот самый банк откроют. Пока суд да дело, Батырбека Оришева послали в Верхний Чопрак. Он должен был представлять кандидата на пост временного председателя колхоза — человека, не известного ни ему, ни тем, кому предстояло за него голосовать.

Оришев любил делать все обстоятельно. Он изучил структуру посевных площадей колхоза, сенокосные и пастбищные угодья, подсчитал, сколько деревьев осталось в колхозном саду, выяснил, кто сохранил скот, отданный под расписку, какое тягло имеется в наличии — в общем, продумал пути скорейшего восстановления хозяйства. Все это он выложил собравшимся — словно в председатели собирались избрать его, а не другого человека.

Его и избрали.

— Ты все знаешь, значит, ты будешь нашим председателем! — заявили колхозники единодушно. Батырбеку не помогли никакие отговорки. В конце концов он сдался, принял колхоз; из него вышел рачительный, умелый хозяин. С утра до вечера Оришев не слезал с коня, ездил по бригадам, фермам, полевым станам, мельницам; колхозников принимал рано утром, часов в пять, а то и раньше. Когда он спит, и спит ли вообще, никто не знал. У него все было точно рассчитано. Батырбек не выламывал кукурузы — жал стебли серпами, собирая их в суслоны. Старики на арбах везли стебли к полевому стану, а там очищали початки — зрелые складывали в одну кучу, незрелые — в другую.

Уберут кукурузу — на поле будет пастись общественный скот, пока не выпадет снег. Когда иссякнут все запасы, на корм пойдут кукурузные стебли. Вокруг полевого стана на плетнях подсушивается кукуруза восковой спелости; так ее доводят до кондиции. Совсем зеленые початки могут начать преть, их кладут отдельно, на ночь прикрывают от сырости, днем раскидывают, перебирают. За этим следят старики, их величают «инспекторами по качеству».

Оришев иногда читает лекции — рассказывает колхозникам о положении на фронтах Великой Отечественной войны, о международных делах, о событиях в республике. Сегодня привезли из средней школы большую карту Европы, подвесили ее на перекладине между двумя тополями, расставили перед ней скамейки — доски, положенные на булыжники. Всем хватит места.

Прохаживаясь по полю, где женщины серпами жали кукурузные стебли, Оришев заметил, что нескольких жниц не хватает. Куда они могли деться? Он пошел к тому месту, где пасся его стреноженный конь. День был на исходе, но солнышко щедро согревало горы, поля, долину.

Вдруг Оришев остановился: из-за снопа виднелись чьи-то обнаженные ноги. Голова молодой женщины лежала в тени. Разомлев на солнце, устав от тяжелой работы, она мирно дремала. Оришев кашлянул — никакого впечатления. Лежит — не шелохнется. Щеки тронуты румянцем, запекшиеся губы полуоткрыты, руки раскинуты.

Батырбек посмотрел по сторонам. Никого, только жеребец, недоумевая, почему хозяин застыл на месте, как завороженный, вскинул голову, похрапывает, словно стараясь обратить на себя внимание. Оришев провел по усам указательным пальцем.

— Ты смотри, прохлаждается. А? Другие с утра не разгибаются, а она нежится тут, санаторий устроила. — Батырбек знал молодуху. У них с мужем еще медовый месяц не кончился, когда новобрачный отправился на фронт. От него уже давно ни слуху ни духу. Но Биля ждет мужа: ведь похоронки не было. Молодая стройная женщина обносилась; платье залатано-перелатано, ткань почти истлела, потяни слегка — порвется. Батырбек нарочито сердитым голосом потребовал: — Вставай! И не стыдно тебе, Биля?!

Молодуха прикрыла колени, лениво натянув юбку, но глаз не открыла, лишь что-то пробурчала спросонья.

— Кому говорю? Отдохнула, и хватит. Иди!

— Неохота, — как во сне проговорила Биля.

— Иди, я тебе говорю. Иначе я за себя не ручаюсь…

— Я тебя не боюсь, председатель. — Женщина лукаво улыбнулась, чуть приоткрыв глаза и не меняя позы. Оришев переступил с ноги на ногу, чувствуя, как пот заливает ему лицо.

— Ну что ты за девка! С тобой только в аду воду таскать.

Женщина присела, прикрыв глаза ладонью, поглядела на Батырбека, боявшегося приблизиться к ней, и то ли шутя, то ли всерьез сказала:

— Я могу и в ад загнать тебя, председатель.

— Это каким же образом?

— Очень просто. Видишь, на мне платье рваное. Сейчас брошусь по полю с криком: «На помощь! Председатель хотел меня изнасиловать!..» Может, и поверят. Что тогда?

— Господи, что ты мелешь-то?

Биля хитро улыбнулась, склонив голову к плечу:

— Так поверят или не поверят?