Долиной смертной тени

Еще тут были барные стойки, комнаты, где клиентам дозволялось покурить кой-чего, от кальяна до «Свинцового Грэга» – это модная штучка от «Синтетик джой лэб», говорят, сносит крышу вчистую. Впрочем, я такими вещами не рискую, заряжаюсь дурью полегче… Комнаты для уединения. Комнаты для группового уединения. Комнаты для уединения с игрушками (игрушки поленились убрать). Виртуальный салон. Туда – ни ногой, подземного города мне на всю жизнь хватило. Кабинки с электростимуляторами – у того, кто глубоко вляпался в это дело, в голове проделан специальный передаточный канал, и электрод вживляют им прямо в центр наслаждения… бррр… прочие довольствуются волновым ударом или стимуляцией особой приставочки на чипе, чипы-то есть почти у всех и приставочки тоже… мне, правда, родители почему-то не поставили… мать говорила: «Здоровей будешь!» – я этого не понимаю, но сам шевелить плавниками лишний раз не стану, что она мне, эта приставочка, так уж нужна? А может, и нужна, но лишний раз шевелить плавниками я все равно не стану. Если электрод вживлен, это называется «сочняк», если через чип, то «вибрец», а волновой удар – «кислянка». Кислянку я пробовал, это недорого и кайфово, потом полдня руки трясутся, башка болит и во рту стоит живая кислота, затем и называется так…

А на втором этаже – большой неглубокий бассейн, стенки у него из мягкого материала, вроде желе. Здесь мальчики могли побороться с девочками в макаронах с подливой. Я разок тут боролся. И потом говорил всем: «Очень приятно, просто дух захватывает!» Ну да, зачем мне выделяться? Все говорили: «Очень приятно, просто дух захватывает!» А правда состоит в том, что любое удовольствие теряет силу, если получать его на виду у толпы. Может, я урод? Нет, наверное. Скорее, все прочие тоже врут, и ни у кого тут дух не захватывает…

Все эти салоны, кабинки, уединяшки давно заняли другие парни. Говорят, добровольцев сгоняют сюда со всего риджна вот уже третьи сутки. Мне и еще двум десяткам волонтеров достался офис на четвертом этаже. Очень тесный. Парни все злые, мрачные, угрюмые, каждый сам по себе. До чего ж неприятны бритые рожи! Неужели и у меня такая же? Самые ушлые сразу заняли хорошие места по стенкам. Мне досталось похуже – у окна, ночью там холодновато, поддувает… Но это еще ничего, это еще приличный вариант. Хуже тем, кто лег на проходе, особенно у двери. Их пихали все, кому не лень. Они отбрехивались, конечно, отпихивались, да, но было им, наверное, совсем плохо. А двое не нашли себе места на полу и устроились на офисных столах. Один из них ночью сверзился и крепко получил по рогам от тех, на кого. Вообще, ночка была еще та. Вокруг храпят, ворочаются, воняют, раз-другой у дверей дрались, но на драчунов шикали, и они до большой беды дело доводить не стали. Мой сосед толкнул меня локтем, раз, другой, третий, ему, видите ли, тесно. Я набрался храбрости и сам двинул паразиту по ребрам, как следует. Он проснулся, присел и посмотрел на меня внимательно. Решал, надо полагать, стоит ли со мной связываться. И я смотрел на него, мы оба чувствовали, что этой ночью нет во всем мире врагов хуже и злее, чем мы, два случайно встретившихся человека, которых насмерть прижало друг к другу. Если бы кто-то из нас оказался чуть-чуть смелее, мы вцепились бы один в другого по-настоящему, всерьез; мне очень хотелось задушить, покалечить этого гада. Но он только пробормотал вполголоса какую-то гадость и опять завалился спать. До утра я ни разу не сходил в уборную: боялся потерять место. Один такой сходил, пописал вволю, а потом до самой побудки неприкаянно бродил, тыкал спящим в бока, нарываясь на мордобой. Правда, хотя бы пол был с подогревом и не тянул из меня тепло. Одна радость…

Когда нас подняли, холодный тупой гнев переполнял меня. Нам дали час, чтобы вся орава могла выдавить лишнее из мочевых пузырей и кишечника. Кое-кого отвели в санчать. Им тоже, надо думать, ночью не хватало жилых сантиметров… Потом из зала на первом этаже вынесли игровые автоматы, притащили трибунку и поставили стулья рядами перед подиумом.

– А ну садись, уроды!

И мы расселись. Я оказался то ли в третьем ряду, то ли в четвертом.

Толстый майор, старший вербовщик, выплыл над подиумом, сидя на тонком блине антиграв-оратории – креслица для ведущих шоу. Вот осёл! Редкий осел. Он выглядел как тюря на кастрюльной крышке. Просто блеск. Включил микрофон, прокашлялся, засипел что-то невообразимо скучное о святой важности присяги… Майора мучила одышка, он все пытался построить длинную фразу, но не мог довести до конца ни одной. Сбивался, мэкал и мнэкал.

Пузан не вызывал ничего, кроме презрения.

Зал сначала хихикал, потом загудел, послышались насмешки. Старший вербовщик побагровел и замолчал. Потом, собравшись с силами, прикрикнул на нас:

– Горлопаны! Я призываю вас к дисциплине!

На протяжении целой минуты не смолкал хохот. Зал пережил легкую коллективную истерику…