Долой стыд

Усталость какая-то накатывала на меня в последнее время. Я не понимал, почему непыльная работа в комитете отнимает столько душевных сил. «Не противно заниматься такой ерундой?» Да уж получше, чем выезжать на трупы бомжей в подвалах. Никто из прежних коллег, кстати, такого вопроса мне не задал.

Светозаров, специалист, этот профессор, Фонд Плеве были бесконечно далеки от моей вчерашней жизни, и я, стало быть, получал их в нагрузку к чистому кабинету и нормированному рабочему дню. Я рассчитывал пообвыкнуть.

— Светозаров-то настоящий ренегат, не притворяется?

В молодые годы Светозаров был такой же пламенный демократ, как сейчас — государственник, и когда ему об этом напоминали, хмуро говорил: «Вот поэтому, поэтому. Рассмотрел их вблизи и ужаснулся».

— Нет, Светозаров не притворяется.

Он сказал это с отвращением и глядя поверх меня, как будто где-то в пространстве парил портрет В. К. Плеве и профессор Савельев советовался с ним взглядом, их усталые взгляды встречались. Шуты, позёры, ренегаты, троянские кони — не таких мотыльков ждали организаторы Фонда к своему огоньку. И не было стены, на которую опереться.

— Не на кого опереться, — сказал профессор. — Вы приходите к нам, на следующей неделе будет лекция о возникновении Охранного отделения и дискуссия. — Он прочёл на моём лице нечто такое, что ему не понравилось, и рассердился. — Я учёный и делаю то, к чему приспособлен! Чего вы от меня ждёте, создания Святой дружины?

— Нет, — сказал я. — Не надо, пожалуйста.

Голова у меня гудела, когда я вышел на мокрую, продуваемую серым холодом набережную Фонтанки. «Ничто не предвещало», как любят говорить футбольные комментаторы. И они же говорят: «К этому всё шло».

ЖЕНИХ

Максимчика в последнее время что-то гнетёт сильнее обычного. Он плохо спит, просыпается в поту — и глазки стали такие затравленные. Жаль его до слёз, а как поможешь? Такая натура у человека, что от участия и расспросов делается только хуже.

Я свела участие до хорошего обеда и эталонно чистой квартиры, а сама решила поменьше отсвечивать. С моим графиком это нетрудно: я либо с утра до ночи на работе, либо, всё намыв и приготовив, успеваю убраться из дому, пока он ещё не вернулся. И куда тогда идти: считать ворон?

Вот так и вышло, что я стала много времени проводить с Машечкой, и где мы с ней только не побывали! В музеях и странных модных пространствах, на кинопоказах и лекциях и в запрятанных в глубокие подвалы книжных магазинах на встречах с авторами.

Обнаружились, правда, некоторые разногласия. Машечка избегала настоящих больших музеев, а когда удавалось её переубедить, приходила в Эрмитаж, как всегда она ходит: в джинсах и кедиках. Меня это поразило. Я в десятом классе подобрала практически на помойке старую, ещё советского издания книжку «Как себя вести», очень её полюбила и до сих пор в неё заглядываю, если нужен совет про сервировку, благодарственные открытки и как с кем здороваться на улице. В разделе «Посещение музея» написано, что девушка в брючках прекрасно смотрится на пикнике и спортивных мероприятиях, но в музейных залах травмирует эстетические чувства окружающих. Ну, с брючками с тех пор окружающие примирились, но кедики в Эрмитаже, я считаю, это по-прежнему перебор. Даже сейчас перебор, а во времена моей книжки, по-видимому, были катастрофой в одном ряду с публичным женским курением и нецензурной бранью. Подобные вещи моей книжкой не рассматривались, как выходящие за рамки не только хорошего поведения, но и поведения вообще.

Я решила поаккуратнее. Говорю: Машечка, в кедиках уже, наверное, холодно. Она удивилась и говорит: нет, они очень тёплые, я в них даже зимой хожу, если не мороз. Ладно, думаю, зайдём по-другому. А юбочку ты когда-нибудь носишь? И вот тогда она на меня очень, очень странно посмотрела, а в наш следующий поход надела платье и каблуки. Я ей сказала, конечно, чтобы не огорчить, какое милое платьице — да оно таким и было, — но, по правде говоря, весь наряд подразумевал вечер при свечах, а не посещение средь бела дня художественной галереи. Она даже подкрасилась, чего никогда не делала прежде.

День, как назло, был очень холодный, с сырым ветром, с вечной мерзлотой под асфальтом. Бывают такие дни в городе, когда на градуснике плюс два, а ты мечтаешь оказаться где-нибудь в снегах Сибири, потому что снег и Сибирь каким-то образом кажутся предпочтительнее и теплее.

Галерея сама по себе оказалась чистенькая, светлая, с хорошей вентиляцией, но что касается экспонатов, в первую минуту я подумала, что это просто очень много очень ржавой проволоки. Авторы очевидно хотели этой проволокой что-то сказать, изо всех сил старались, но что тут можно было сказать кроме того, что ржавая проволока на редкость неприятно выглядит, — а это ведь и без галерей видно.

Я считаю, когда люди так стараются, их нужно поощрить, хотя бы заверить, что ценишь их усилия, даже если не можешь понять, для чего они были нужны. И в любом случае лучше заморачиваться с металлоломом, чем бить лампочки по подъездам.