Боровик изучал брошь, как эксперт: придирчиво, сосредоточенно, поворачивая так и эдак, рассматривая на свет, прикрывая от света рукой. Цвет лица его при этом менялся от мертвенно бледного до почти багрового. Тоня испугалась, что ему опять станет плохо. Потом он отложил в сторону брошь, откинулся на спинку стула, закрыл глаза и застыл. В полном молчании прошла минута, вторая, третья, двадцатая. Ни она, ни Илья -- никто не решался заговорить. Стало слышно, как где-то в доме тихонько напевала Светлана, за окном что-то сердито выговаривал кому-то садовник, издалека доносился веселый лай двух собак. Наконец, Боровик резко открыл глаза. Тоню поразил взгляд: ясный, пронзительный, освещающий все вокруг, будто в каждом зрачке горело по электрической лампочке мощностью тока не меньше ста ватт.
– Ну, вот и все, -- спокойно объявил он. – Теперь, наконец, все сложилось. Все встало на свои места, -- потом еще помолчал и сказал. -- Я хочу поведать вам одну историю. Наберетесь терпения выслушать?
-- Чтобы вас слушать, Олег Антонович, терпение не нужно. Вы и так интересный рассказчик, -- ответила Тоня.
-- Это история о любви, кто ее испытал, тот меня поймет…. Еще о жизни… Об ошибке, которую может по глупости совершить человек, и потом, до березки, расплачиваться за нее одну. О глупости, самонадеянности, слабости, излишней доверчивости, о не нужном никому самолюбии, – обо всем, что играет человеком, как ветер – сухим осенним листом. Пойдемте к камину, -- неожиданно оборвал себя Боровик, -- полешки уже, наверное, пылают вовсю.
…Время словно вернулось к вчерашнему вечеру. Так же потрескивали дрова, на столике стоял тот же горячий кофейник, из носика которого разносился по залу тот же кофейный дух, такая же тишина вокруг – изменилось одно: атмосфера. Внутреннее напряжение, казалось, витало в воздухе вместе с дурманящим ароматом, натягивало нервы струной, готовой лопнуть, а невозможность узнать причину этого натяжения делало момент разрыва особенно неожиданным и опасным.
-- Олег Антонович, может, я один завтра полечу? – осторожно спросил Илья.
-- Вместе. Сказано же: еще поживу. Слушай, Тонечка, а все таки, если не секрет, когда будем праздновать твой день рождения?
-- Десятого октября, -- улыбнулась она. – А еще, чтобы опередить ваш следующий вопрос, скажу, что астры и хризантемы – мои любимые цветы. Это мне передалось от мамы, она тоже их очень любила. Во всяком случае, так говорила тетя Роза.
-- Ну да, -- рассеянно кивнул Боровик, -- на Кубани их сажают почти в каждом дворе. Слушай, а ты очень молодо выглядишь! Никогда не скажешь, что у тебя такой взрослый сын, скорее, можно подумать, что вы брат и сестра.
-- Спасибо, конечно, но в прошлом году я разменяла пятый десяток.
-- Что?!
-- Да-да, через месяц мне стукнет сорок один, -- гордо подтвердила она.
-- Отлично сохранилась, -- довольно ухмыльнулся Олег Антонович. – Наверное, хорошая генетика. Илья тоже долго не будет стареть. Неохота стариком становиться, крестник? Только, пожалуйста, не говори мне, что единственный способ долго прожить – это старость.
-- А я, вообще, молчу, Олег Антонович.
-- Молодец, иногда молчание даже не золото – платина.
Слушая безобидную болтовню, Тоня удивлялась: с чего она взяла, что все напряглись? Да, был такой момент, но скоро быстро прошел. Просто Олегу Антоновичу внезапно стало плохо, и они с Ильей испугались. Трудно оставаться спокойными, когда рядом чуть ли не теряет сознание немолодой мужчина.
-- Олег Антонович, пожалуйста, расскажите вашу историю, -- попросила гостья. -- Что там случилось?