Должники

…Самое странное заключалось в том, что он ничего не испытывал. Ни ужаса, ни стыда, ни злобы  -- одну пустоту. И еще облегчение, что все, наконец-то, закончилось. Возможно, это было естественно: ведь его заменил человек, о котором никто ничего не знает. Кто он, откуда, есть ли семья, каким Макаром сюда затесался, как умудрился заработать свои увечья – никому неизвестно. Без имени, без судьбы, без прошлого – видимость человеческого существа в чужой оболочке…

Скоро у него появился звериный аппетит, безымянное нутро требовало постоянной подпитки, и, преодолевая боль во рту, он жадно ел, точно потерявшийся пес, которого после долгих мытарств приютила чья-то добрая душа. Потом аппетит так же внезапно пропал, как появился, но возникла потребность поговорить. Однако немой понимал, что на всех разговорах с ним судьба поставила жирный крест. Правда, тут же расщедрилась на обостренный слух и наблюдательность. Он ими пользовался вовсю. Так, не знакомясь ни с кем, узнал имена всех, кто оказался в этой палате. Он узнал, что шла война в Афганистане, который здесь все называли Афганом, правда, о причинах этой войны раненые  умалчивали. Только однажды кто-то заметил, что не понимает, в чем его – личный -- интернациональный долг, и почему за непонятное надо платить собственной жизнью. Центральный госпиталь находился в Кабуле, но легкие или срочные операции некоторым, как и ему, делали не здесь, а в полевых госпиталях, попросту, в палатках, разбросанных на чужой территории. Потом на вертолетах отправляли в Кабул. Сюда его доставили из провинции Файзабад, горным хребтом отделявшей мирных таджиков от душманских банд, -- об этом новенькому рассказала Мария, медсестра с косой. Ей нравилось с ним беседовать, хотя беседой их общение назвать было трудно: одни слова звучали, другие писались карандашом. Справедливо и быстро он получил кличку – Немой. К своей немоте привыкал, находя в ней даже некоторое преимущество перед говорящими: лишнего не сболтнешь – значит, никого не обидишь, себя не выдашь. Жалостливых взглядов и чужого любопытства не замечал – здесь все считалось естественным, даже смерть молодых. Пару раз навещал вежливый человек в штатском. Интересовался, может, раненый что-нибудь вспомнил? В ответ Немой с сожалением разводил руками и отрицательно качал головой. Так прошла неделя. С него сняли швы, он прогуливался по коридору, смотрел телевизор в холле, слушал чужие разговоры, готовился к выписке. Куда поедет, не знал, к кому – понятия не имел. Иногда безразлично думал, что, наверное, ему дадут какие-нибудь фамилию, имя, отчество: ведь не может человек жить без паспорта. Надеяться на терпеливое ожидание других, пока у Немого не просветлеет в мозгах, было наивно. Госпиталь не резиновый, каждое койко-место может спасти чью-то жизнь, да и сам безъязыкий не важная шишка, чтобы  уделять ему много внимания.

На восьмой день во время обхода врач сказал.

-- Завтра будем выписывать, -- увидел на тумбочке потрепанную книгу в мягкой обложке, посмотрел название. – Хм, «Повесть о настоящем человеке». Нравится? – в ответ немой показал закладку на пятой странице и неопределенно пожал плечами. – Понятно, только начали. Раньше не читали? – в ответ отрицательный жест. -- Значит, и героя не помните. – человек без языка улыбнулся и с сожалением развел руками. -- Тогда дочитывайте. Если постараться, можно успеть. Читается легко.

А вечером заглянула Мария.

-- Я сегодня на сутки. Приходите, чайку попьем, хорошо? – он с улыбкой кивнул. – Иван Алексеевич сказал, завтра вас выписывают? -- снова кивок. – А я пирожков на дорожку испекла, возьмете? – Немой одобрительно поднял вверх большой палец правой руки, выражая благодарность. – Тогда жду.