Должники

-- Чую, -- улыбалась молодая соседка. – Только не собираюсь я никого приманивать, баба Дуся. Не нужен мне никто, замужем я.

Евдокия Егоровна понятливо кивала, степенно допивала чай, осторожно ссыпала ребром ладони в подставленную к краю стола другую ладонь крошки булки, ловко бросала их в рот и, довольная, поднималась со стула.

-- Пойду, за погоду узнаю. Можэ, дож будэ? Шо-то кости ломить, -- означало это «спасибо, до свидания».  Задерживать Евдокию Егоровну не стоило и пытаться, теперь всем задушевным беседам баба Дуся предпочитала ползущий по экрану перечень градусов и городов, за которым наблюдала с такой же ласковой грустью, с какой вспоминала своего непутевого Федьку...

В дверь опять поскреблись, тихо и осторожно, похоже, старушка отступаться не собиралась. Тоня обреченно вздохнула и направилась в прихожую. На пороге стоял Овчинников.

-- Привет! Извините за поздний визит. Можно войти?

-- Что-то случилось?

-- Кроме того, что когда-то Бог создал Еву, увы, ничего.

-- Уже поздно, Дима. И, если честно, мне совсем не до шуток.

-- Простите, Тонечка. Вообще-то, я пришел попрощаться.

-- Прощайте.

Гость продолжал торчать у порога, уставившись на хозяйку.

-- Почему вы на меня так смотрите? – и дураку стало бы ясно, что Овчинников промолчит. Она вспомнила детские сны, посиделки за чаем, похороны и -- отступила в сторонку. -- Заходите. Только у нас мало времени, Дима. Мне завтра с утра на работу, -- неожиданное «у нас» предательски выдало истинную причину нежелания пустить за порог теткиного любимца. Однако эту причину Антонина не раскрыла бы даже под пыткой. – Мойте руки, проходите в кухню. Чай, кофе? Могу приготовить яичницу, но хлеба, извините, нет. Будет завтра вечером, если булочная еще не закроется, -- беспечно болтала хозяйка, ужасаясь собственному словесному недержанию и фальшивости интонаций. Одиночество, тоска, обида внезапно сдавили сердце с такой силой, что оно, казалось, вот-вот лопнет. Хотелось не заваривать чай, а бухнуться с головой в прорубь, чтобы остудить в ледяной воде вдруг запылавшее жаром лицо. Хотелось не поворачиваться безразлично спиной – броситься на шею и ощутить себя, наконец, не потерянным целым, а найденной половиной. И до смерти захотелось сменить осточертевшее «я» надежным «мы», дающим уверенность любому нормальному человеку. – Вот, -- она выставила на стол варенье в крохотной хрустальной розетке, некстати вспомнив при этом гордость, с какой Розочка лет двадцать назад притащила с барахолки полдюжины таких плошек. Тогда было все еще впереди, все представлялось навечно: майское утро, солнце на шторе, две довольно хихикающие персоны: одна, гордая своим умением торговаться, другая, восхищенно постукивающая друг о друга прозрачными бочками добычи в такт хвастливым словам. – Вот, -- повторила Тоня, -- ешьте. Ваше любимое, вишневое. Из старых запасов, -- и, отвернувшись, уставилась в окно. В горле застрял ком, поэтому лучше было заткнуться. Дерево за окном затянуло странной дымкой, поэтому лучше было смотреть в никуда, чем на кого-то.

Сначала она почувствовала, как вздрогнул расшатанный стол, затем услышала заоконный кошачий вопль, потом ощутила, как ее осторожно и бережно приподнимают со стула. После все поглотило марево, укутавшее давно забытым жарким покровом…

                х                х                х

-- Ну, что, Илья Александрович, выдвигаемся? – Овчинников сидел на корточках перед мальчиком, бережно обхватив ладонями маленькие ладошки, в его голосе не слышалось даже намека на заигрывание или насмешку. Взрослый спрашивал малыша, как равного: уважительно и серьезно. Кажется, это почувствовал ребенок, в ответ он согласно кивнул и деловито шагнул к латунному крючку с голубой вязаной курточкой, прикрученному слева под вешалкой.

Ночью гость выпросил у хозяйки разрешение отвести мальчика в детский сад, а потом забрать его оттуда домой. Ночью многое разрешалось друг другу, на пользу это было или  во вред думать сейчас не хотелось. Все размышления о случившемся Антонина отбросила на потом, когда прояснится туман в голове и утихнет звон в теле.

-- Ты, действительно, не хочешь, чтобы тебя забрала мама? – торопливо чмокнула сына в макушку опаздывающая на работу Тоня.

-- Не «не хочу»! А хочу, чтоб меня забрал дядя Митя.

-- Резонно, -- поддакнул просиявший Овчинников. – Не забудь оставить нам ключ.

Короткое «нам» кольнуло неожиданной ревностью. Она быстро пошарила в верхнем ящике тумбочки, сунула запасной ключ в протянутую руку и распахнула дверь, на ходу застегивая плащ. 

-- Ой! -- за порогом стояли двое, для полной гармонии им не доставало пары автоматов.

-- Простите, если напугал, -- смущенно пробасил один, опуская поднятую руку. Его левую щеку пересекал безобразный шрам, придающий смуглому лицу свирепое выражение. – Мы только собирались звонить, как дверь сама открылась.

-- Кого ищем, мужики? – вперед выступил Овчинников, крепко держа Илью за руку.

-- Мы, наверно, ошиблись, -- ответил второй. – Нам нужна Аренова Антонина Романовна.

-- Зачем она вам?