Должники

-- Молитесь и надейтесь, чтобы это было, действительно, так. В вашем положении это единственный шанс не попасть за решетку, по крайней мере, хоть свидетель будет. Ваши слова, поверьте, не являются доказательством вашей невиновности, -- с ухмылкой развел руки. – Для меня уж точно. Ведь вы, вроде, учительница, не дура, включите мозги. Ну, кто поверит показаниям человека, уже имевшего привод в милицию? Совершенно верно, ни-кто! Ладно, заканчиваем с демагогией и занимаемся делом. Итак, имя, фамилия, отчество, год рождения, местожительство? – многообразие интонаций, от издевательских до участливых, исчезло. Перед Тоней сидел застегнутый на все пуговицы человек. Красавец, любующийся собой, бездушный работник милиции, готовый пренебречь истиной ради липовых показаний, отец, способный закрыть глаза на то, что его сын растет подонком. Время не изменило этого человека – любое общение с ним означало биться в глухую железную дверь.

-- Разрешите мне позвонить. Пожалуйста, -- взмолилась Тоня.

-- Вы не ответили на мои вопросы, гражданка. А я не люблю повторяться.

Следователь допрашивал ее долго. Или нет. Под конец у Тони так разболелась голова, что она, вообще, потеряла способность мыслить. И когда ее, словно преступницу, вели в камеру по коридору, она мечтала лишь об одном: заснуть и не просыпаться.

…Что-то непонятное происходило вокруг. На дворе летний солнечный день, а небо темное, ночное, но без единой звезды. Внезапно этот черный небесный купол расцвел яркими вспышками, на землю посыпались разноцветные большие шары. Шары, приземляясь, лопались, из них выскакивали странные существа с узкими вытянутыми телами и плоскими овалами сверху, которые при богатом воображении можно принять за головы. Необычные десантники тут же активно принялись за дело: сталкивали людей лбами, расшвыривали, поджигали, взрывали, влезали длинными, гибкими, точно щупальца, пальцами в человеческие организмы, вытаскивали внутренности на свет, с интересом разглядывая. Тоню едва не стошнило. Уродцы шныряли среди людей, как ночные тараканы среди посуды у нерадивой хозяйки, как на помойке крысы. Плодились, покрывая копошащейся серо-зеленой массой улицы, деревья, дома. Но здесь, на земле, их словно не замечали, занимаясь каждый своими делами. Люди спокойно ходили, раскатывали в машинах, смеялись, беседовали между собой, молчали, поодиночке погруженные в мысли, -- и ни одна живая душа не видела, что происходит. Тоне хотелось им крикнуть: «Остановитесь, посмотрите, что эти твари с вами творят»! Но не смогла разомкнуть даже губ, будто их сшили дратвой. Только мычала да тыкала пальцем в воздух перед собой. Вдруг небо от вспышек очистилось, стало голубым и безмятежно чистым, мерцающим удивительным светом, для описания которого вряд ли нашлись бы слова в любом языке. Она задрала голову вверх, с восхищением вглядываясь в свечение. И тут из света стали выступать фигуры в старинных одеждах. Молодая женщина в длинном платье свободного кроя и темной тонкой накидке, покрывающей голову, с малышом на руках, задумчивый седобородый старик, симпатичный юноша,  прижавший к груди толстую книгу, и другие, кто вырастал за ними. Завораживающие фигуры росли на глазах, заполняя собой весь небосвод, нависая над головами живущих внизу так низко, что, казалось, еще пара шагов – и они ступят на землю. « Смотрите! Смотрите! – закричала с восторгом Тоня. -- Неужели не видите»?! – ее трясло, точно в лихорадке.

-- Эй, девка, проснись! Че мычишь? Приснилось че?

-- А?

-- Кончай орать, говорю. Щас сбегутся на твой ор – мало никому не покажется.

-- Да заткни ты ей пасть, баб Мань! – взвизгнул кто-то в дальнем углу. – Шизанутая, что ли?

Реальность ударила по сознанию, точно пудовым мешком, разом прочистив мозги.

-- Извините, я не хотела... Вообще-то, я не кричу во сне, это впервые.

-- Все у нас, баб, что-то впервые, -- ухмыльнулась, отодвинувшись, старуха. – И мужик, и беда, и болячки. Тебя за что сюда?

-- Простите?

-- Ты че извиняешься через каждое вяканье? Не трепыхайся, я ж тебе пока еще ничего дурного не сделала. Захомутали, говорю, за что?

-- Не знаю.

-- Ага, -- понятливо кивнула старуха, -- мы тут все не знаем, какого беса за решетку попали. Меня, вот, к примеру, в седьмой раз сюда заметают. А спроси: за что? Так отвечу: не знаю. Звать-то хоть как тебя?

-- Антонина, можно Тоня.