-- У меня сейчас на душе… -- и запнулась, подбирая слова. Наверное, трудно подобрать свое слово, когда всегда наготове чужое, -- у меня на душе… безгрешно, тепло и беззаботно-спокойно. Уютно, как на полати бабушкиной русской печки. Мелкой я любила спать на такой… Знаешь, это правда, что все мы родом из детства. Я бы даже добавила: лучшее в нас – из детства тоже. Только в детстве сердце открыто для безотчетной любви. Взрослея, мы все больше становимся счетоводами, то и дело просчитываем, во что нам обойдется своя или чужая любовь… А ты, мое солнце, держись. Плюй всем в рыло, кто скажет, что глупо так долго ждать, и держись. Я уверена, что твой летчик вернется, -- улыбнулась и добавила, подмигнув. – Может, когда-нибудь я и тебя сыграю. И это будет, поверь, совсем не плохое кино. Давай-ка закажем такси?
-- Доктор, скажите, что с ним?
-- Надеюсь, пневмонии нет. Хотя легкие мне что-то не очень нравятся. Рентген давно делали?
-- Перед школой.
-- Точнее?
-- В июле, кажется. Или в августе.
-- Креститься, мама, надо, когда кажется, -- врач растопырила пятерню и принялась поочередно загибать пальцы. – Так, через неделю придете ко мне, получите направление на анализы и рентген.
-- А если сохранится температура?
-- Не сохранится, -- отрезала доктор. – Что это у вас все «если» да «кажется»? Увереннее надо жить, моя дорогая, тверже быть. Наша жизнь мягкотелых не любит, -- круглые очочки в роговой оправе, коса, скрученная бубликом на затылке, оплывшая с годами фигура в сером, редкими цветочками платье прямого кроя, седина, строгий голос – она скорее напоминала учительницу, чем врача. Тоня чувствовала себя нашкодившей школьницей, для которой и двойки много. – Колоть можете?
-- Что, простите?
-- Трудный случай, -- пробурчала под нос врачиха. – Уколы умеете делать?
-- Нет. Но я научусь, доктор.
-- На куклах надо было учиться -- в детстве. Из-за вашей безалаберности придется теперь медицинской сестре по жаре таскаться. Господи, как же мне надоели эти неумехи-мамаши, -- пожаловалась докторша потолку. И добавила в воздух. – Слава Богу, что полгода до пенсии. Дотяну и начну жить для себя, -- выудила из кармана потрепанный, выпотрошенный наполовину блокнот, привычно вырвала лист, черканула дешевой шариковой ручкой и протянула «двоечнице». – Мои телефоны. Рабочий, домашний. Если что, звоните. Спать
ложусь поздно. Рецепты на столе. Кроме лекарства – теплое питье: молоко с медом, боржоми, можно чай с малиной, не повредит. Заваривать травы, я написала, какие. Пить ежедневно, по стакану, в три приема, за двадцать минут до еды. Больничный нужен?
-- Спасибо, нет.
-- Спасибо скажете мужу, у которого сидите на шее, -- вздохнула детский врач, поднимаясь со стула. – Провожать не надо, я помню, где дверь. Да, вашему мальчику рекомендую какое-то время пожить у моря. Подумайте, как это сделать, -- и поплыла из комнаты, гордо неся на затылке свой седой бублик.
-- До свидания, -- прошелестел вслед Илья. – Приходите еще.
Педиатр застыла в дверном проеме, развернулась и подошла к дивану, на котором подрагивал от озноба маленький пациент. Наклонилась, погладила по голове, потом молча удалилась. Через несколько секунд осторожно прикрылась входная дверь.
-- Как самочувствие, сынок?
-- Хорошо. Только немножко холодно.
-- Потерпи, милый, это повышается температура. Сейчас я тебя еще пледом накрою, -- достала из шкафа шерстяной клетчатый плед, набросила поверх одеяла, тщательно подоткнула края, присела рядом. – Солнышко, пойми, пожалуйста, врач не гость. Его не приглашают домой просто так, даже из вежливости.
-- Я не из вежливости ее пригласил.
-- А почему?
-- Она хорошая. Добрая.
-- Да? Мне так не показалось.
-- Тогда покрестись, -- серьезно посоветовал сын. – Мамуля, я спать хочу, извини, -- отвернулся к стене, свернулся в клубочек и натянул до ушей одеяло.