Дом

На мгновение мне показалось, что я ещё продержусь, несмотря на пульсирующую боль во всём теле, вызывающую жуткий озноб. Но, стоило мне об этом подумать, как меня затянуло в черный омут беспамятства. Перед глазами заплясала череда событий, произошедших со мной за эти недели, и казавшихся мне сейчас одним нескончаемым убийственным кошмаром, из которого невозможно вырваться.

16 июля 1942 года

Когда я делала шаг в открытую дверь в прошлое, я явно об этом не думала. Я даже не предполагала, что нас перебросит в самый разгар Второй мировой – думаю, никто не ожидал. Точнее, из тех, кого я увидела после того, как очнулась, я смогла заметить только Джаспера (надеюсь, остальным повезло больше, чем нам) – его уводила какая-то группа людей, помогая укрыться за стенами одного из зданий. Ни Люка, ни Грейс, ни Адена. Только Джаспер, растворяющийся в плотном тумане пыли, что поднялась после взрыва. Кажется, он меня не видел, но я бы узнала его фигуру из тысячи. И лишь провожала его взглядом, потому что от перемещения во времени меня замутило, и теперь я некрепко стояла на ногах и соображала крайне туго. Я застыла в каком-то ступоре, будто забыла, что нам нельзя разделяться и терять друг друга.

Когда до меня дошло, что случилось, я добежала до той улицы, где в последний раз видела знакомую светлую макушку. На этом и закончился мой героизм.

Разумеется, Джаспера там не было. Зато были люди, ведущие перестрелку, и разрывающиеся бомбы прямо в нескольких шагах от меня. Из-за взрывов последние несколько минут я вообще ничего не слышала, будто находилась в немом кино – мне заложило уши. Осознав полную безнадежность соего положения, я приняла единственно верное решение – укрылась за одной из кирпичных кладок. На плече я обнаружила винтовку, а сама я была одета в военную форму. За плечами мой рюкзак в цветочек смотрелся, наверное, крайне нелепо, но сейчас это не имело никакого значения.

Рядом со мной лежал мертвый солдат – точнее его часть. Меня чуть было не стошнило, однако я вовремя отползла подальше, чтобы кирпич закрыл от меня это зрелище. Я зажмурила глаза и попыталась прийти в себя. Вдох и выдох.

Вжик!

Пуля нашла свою цель, и я услышала крик. Лучше бы я и дальше оставалась глухой. Вдох. Выдох.

Вжик!

И крик оборвался.

Бах!

Земля сотряслась, а на меня сверху посыпался песок. Я почувствовала, что на меня капает что-то теплое – и машинально отползла вбок, не открывая глаз. Вдох. Выдох.

Вжик! Вжик! Вжик!

Пули встречали кирпич, иногда задевая его по касательной. Вдох. Выдох. Я чувствовала каждую выемку в кладке.

Вжик!

Мир резко окрасился в черно-красные тона. В голове зазвенело, рот наполнился чем-то металлическим. Живот скрутило. Я задышала глубже, пытаясь отвлечься на что-то другое, но обстановка явно к этому не располагала. Вдох. Выдох.

Бам!

Я больше не вытерплю. Вдох. Выдох.

Вжик! Вжик!

Бах!

Вжик!

Бах! Бах! Бах!

Мир медленно плыл перед глазами, а сознание просто отказывалось работать. Вдох. Выдох. Вдох.

Бум!

✥✥✥

17 июля 1942 года

Я была уверена, что прошла целая вечность, потому что, когда бомбардировка прекратилась, а перестрелка практически сошла на нет, я очнулась будто бы от столетнего сна. Меня всё ещё мутило, но мой ужин покинул меня уже давно и несколько раз, поэтому сейчас мой пустой желудок рефлекторно сжимался от спазмов. Выглянув из-за своего убежища, я убедилась, что опасности пока ничто не представляло – по возгласам было ясно, что этот город остался за стороной антигитлеровской коалиции. Я медленно встала, покачиваясь, будто пьяная, размяв затекшие ноги, и отправилась вниз по улице, то и дело озираясь. Мне необходимо было его найти. Любой ценой.

То и дело мне попадались солдаты – раненые и убитые. Они лежали повсюду – иногда я даже по ним шла. Я видела тех, кто умирал, глядя в небо. Тех, что уже был убит. Тех, кто лишился ноги, руки или половины тела. Я видела много крови. Очень много крови.

Она была повсюду: на стенах, на почве, на окнах. Небо будто тоже окрасилось в алые тона – заходящее солнце этому поспособствовало. Мои ноги были ватными, а голова не слушалась, поэтому я просто брела вдоль мертвых тел, которыми была усеяна эта улица.

Когда меня окликнули, я чуть было не свалилась ничком, зацепившись краем сапога за чьё-то бездыханное тело. Затем, будто бы в тумане, я развернулась на шум, издаваемый автомобилем, и увидела машину, в кузове которой лежали раненые солдаты. А рядом с ними сидели те, кто был ещё в состоянии это делать. Меня снова окликнул шофёр, на вид лет сорока:

– Садитесь – мы подвезём вас до лагеря.

– Но мне надо найти… – мой голос потонул в рёве мотора, хотя я не была уверена, что это вообще говорю я.

– Что? Вам помочь? – шофёр перегнулся через дверь. – Парни, есть ещё в ком силы? Подтяните её.

И меня затащили наверх чьи-то руки. Когда меня усадили возле раненого в грудь солдата и молодого парня с оторванной рукой, я всё ещё не до конца понимала, что происходит.