Дом без ключа. Охотники за долларом

Билл, оставленный в одиночестве, натянул носки и надел туфли. Туалет медленно, но верно приближался к завершению. Удастся ли ему достать эту существенную часть туалета? Или придется остаться здесь без рубашки, в то время как оживленные гости будут веселиться за праздничным столом?

Что-то, промелькнувшее в глазах Тату, заставило Билла насторожиться. Он выключил свет, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Никого не было. Но где же японец? Дверь каюты в конце коридора медленно открылась, и оттуда вышел человек.

Человек осторожно огляделся и на цыпочках двинулся вдоль коридора. Тату? Нет, это был не Тату. Вглядываясь в полумрак, Билл ясно рассмотрел этого человека, когда тот проходил мимо него. Он проследил, как тот открыл дверь другой каюты и вошел в нее.

В нервном напряжении Билл уселся на койку. Придет ли когда-нибудь этот Тату? За это время можно было найти снаряжение для целого отряда… В дверях появился Тату. Билл вскочил, закрыл за ним дверь и зажег свет.

Счастье! В руках японца сверкала рубашка. Подобно утопающему, хватающемуся за пресловутую соломинку, Билл набросился на нее.

Тату не выпускал из рук рубашку.

– Может быть, слишком велика, – сказал он. – Я вдену запонки.

Он взял один из бриллиантов дяди Джорджа и начал возиться с рукавом.

– Очень-очень плохая манишка, – объяснил он. – Ого, какая плотная!

– Какого размера? – допытывался Билл, лихорадочно исследуя воротнички, доставшиеся ему от обладателя розовой рубашки. Он готов был снова послать японца, уже за воротничком.

– Размер не указан, – прошептал Тату. – И нет имени мастера. Это очень хорошо.

Биллу сразу стало не по себе.

– Где ты взял эту рубашку, Тату? – строго спросил он.

– Я достал ее, – коротко ответил Тату. – Вот, примерьте.

– Немного велика, – сказал Билл. – Но это приличная рубашка. И смотри – воротничок подходит. Удача, Тату, удача! Ого, до чего плотная манишка! Придется сегодня быть гордым и надменным.

Он замолчал, завязывая галстук.

– Все хорошо, – намекнул Тату.

– О да, пять долларов. Вот возьми. Но послушай, Тату, я не уверен, что мне следовало… гм… занимать ее. Мы должны будем вернуть рубашку.

– Я верну ее, – согласился Тату.

– Правильно, мы вернем ее с долларом в придачу, чтобы покрыть расходы на стирку и амортизацию. Честность, Тату, лучшая политика. Спроси любого.

– Да-с, благодарю вас.

– Всегда будь честен, и тебе никто не будет страшен.

Японец был уже у дверей.

– Послушай, Тату, я в самом деле должен знать, где ты взял ее.

– Я достал, – улыбнулся японец и вышел.

Что ж, отчаянное положение требует и отчаянных средств. Билл натянул брюки, надел жилет и пиджак, когда до него донеслись первые звуки песни «Ростбиф старой Англии», фальшиво, но с претензией сыгранные наверху буфетчиком. Микклесен снова барабанил в дверь ванной. Выключив свет, Билл бесшумно отворил дверь и поспешил на верхнюю палубу, чтобы застать там Сэлли. Она взглянула на него с упреком:

– Солнце уже село, а вас все нет.

– Я знаю, простите меня, – ответил он и нервно схватился за воротничок. – Меня задержали.

– Этого недостаточно для оправдания, – посетовала она.

– Благодарю вас, – рассеянно произнес он, думая о том, что владелец розовой рубахи явно нуждался в новых воротничках. У этого воротника были такие острые края, что он казался недавно отточенным.

– Вы исключительно любезны, – улыбнулась Сэлли, – за что бы вы ни благодарили меня. Простите, у вас все в порядке?

– Конечно, нет, – ответил он. – Я знал, что вы прекрасны, но вечером… ну, как это говорится – мой ум помутился.

Сэлли поднялась.

– Пойдемте лучше обедать, – предложила она. – Папа терпеть не может, когда опаздывают.

Билл обнаружил, что его место рядом с Сэлли, и это открытие обрадовало его, тем более что по другую ее руку сидел Генри Фрост, соседства которого можно было не опасаться. Настроение Билла стремительно повышалось. Минуту назад погруженный в глубины отчаяния, он выплыл с триумфом, и теперь все в этом мире было чудесно. Как все изменила чья-то рубашка!

За столом Джим Бэчелор предложил Микклесену рассказать что-нибудь из своих приключений на Востоке, и в связи с этим во время обеда звучал монолог. Но подобно большинству англичан своего класса, Микклесен был прекрасным рассказчиком и заслуживал внимания. Он говорил о приключениях, пережитых им, когда он работал помощником редактора английской газеты в Шанхае, о тех временах, когда он болел тифом и лежал в госпитале в Йокохаме, о кровавой стычке, в которую попал однажды ночью в старом датском отеле.

Вместе с научной экспедицией он ввел своих слушателей в дебри Китая, напугал их шайкой разбойников и вовремя доставил их обратно в Пекин на аудиенцию к посланнику. Жизнь, какой он познал ее, была волшебной.

Только когда подали кофе, он начал закругляться и разговор стал общим.

Внезапно наступила одна из тех необъяснимых, но частых пауз, что покрывают шум разговора, и в ней прозвучал голос Джима Бэчелора, беседующего с сидящей рядом мисс Кейс.