Дом без привидений

Я наткнулся на них почти сразу. Они стояли в фойе и болтали. Она и Снегирев. Он был неузнаваем – отлично одетый, подтянутый, с гордо поднятой головой, красиво уложенными волосами. Лицо его сияло, глаза блестели. Он увидел меня и нахмурился. Сдвинул брови, сжал губы. Я подошел к ним и как можно спокойней произнес:

– Снежана, я за тобой. Идем прогуляемся, пока не началась репетиция.

– Прости, но я никуда не пойду, – сказала она.

– Но ведь ты же не можешь вот так взять и бросить меня. – Я старался изо всех сил не сорваться на крик, даже кулаки стиснул. – Идем выйдем отсюда.

– Ты слышал, она никуда не пойдет, – сказал Снегирев. Голос его звучал уверенно и твердо.

– Тебя, гнида, не спрашивают.

Он улыбнулся.

– Можешь ругаться, оскорблять. Вон охранник идет, тебя сейчас вышвырнут отсюда.

К нам действительно шел охранник, который куда-то отлучился на пару минут. Я понял, что сейчас последует безобразная сцена и меня вытолкают из театра взашей. Я не хотел, чтобы Снежана стала свидетелем этого.

– Ладно. Еще не вечер. – Я оставил их и вышел во двор.

Там я сел на лавочку и стал терпеливо ждать. Мне пришлось просидеть часа два с половиной, пока Снежана и Снегирев не показались на крыльце. Они шли и смеялись. Снежана кокетливо поправляла волосы знакомым мне жестом. Меня затрясло, точно я схватился за оголенный провод.

– Снежана, постой! – Я бросился к ней.

– Послушай, оставь ее в покое. – Снегирев встал между нами. – Ты и так довел ее до ручки. Ей нужно было отдыхать после операции, а она трудилась как каторжная. Завтра мы уезжаем на море, взяли отпуск. Так что отвали.

– Ну уж дудки! – Я схватил его за грудки.

– Прекрати! – крикнула Снежана. – Пожалуйста, Серафим! Прошу тебя, не надо, ничего уже не вернешь.

– Хочешь драться – давай! – прохрипел Снегирев. – Давай, я готов. Ты не заслужил такую женщину. Она не может принадлежать тебе. Это ошибка, недоразумение. Теперь я все исправлю.

– Так это все из-за нее? Из-за Снежаны? – Я замер, осененный догадкой.

Такой длительный и хитроумный план – для того, чтобы овладеть ею? Рассорить нас? Неужели он мог это предвидеть? Я размахнулся и ударил его прямо в челюсть. Он пошатнулся, но не упал. В следующее мгновение его длинные костистые пальцы вцепились мне в горло. Мы рухнули и покатились по земле. Вокруг раздались крики, визги, чьи-то руки схватили нас, оторвали друг от друга, встряхнули.

– Прекратить!! – Прямо перед моим носом возникло красное от ярости лицо директора. – Не сметь!! Здесь, рядом с театром! Я не позволю! Завьюжный, я вызову милицию!

– Вызывайте. – Я сплюнул кровавую слюну и исподлобья взглянул на Снегирева. Лицо того тоже было в крови и ссадинах. Но он торжествовал.

– Вон отсюда, – рявкнул директор, – и чтобы духу вашего здесь не было. Алкаш несчастный.

Я стоял и смотрел на людей, плотным кольцом окруживших нас. На их лицах были написаны презрение и брезгливая жалость. Они тоже считали, что я опустившийся пьяница, алкоголик, от которого ушла жена, устав терпеть его дебоши. Только одна буфетчица Анечка глядела на меня с настоящим состраданием. Я подмигнул ей заплывшим глазом:

– Мы еще повоюем, – сел в машину и уехал домой. Я не знал еще, что предприму, но точно был уверен, что Снежану Снегиреву не отдам. Отниму, верну любой ценой. Однако я снова ошибался. Они уехали, их не было целый месяц. Весь этот месяц я не просыхал. У меня не осталось ни копейки, и я за гроши продал машину.

Потом они вернулись. Я ездил на квартиру к Снегиреву, ходил под окнами, кричал Снежане, чтобы она хотя бы выглянула. Приезжали менты, меня увозили в отделение, сажали в обезьянник, потом выпускали. Время летело мимо меня, я сбился со счета, какой идет день недели, месяц. Иногда наступали просветления, и тогда я рубил соседям дрова, полол чужой огород, чинил забор. Мне давали немного денег, и я сразу шел в магазин. Покупал там бутылку, самую дешевую закуску и на неделю зависал дома. Потом и этих копеечных заработков не стало: руки у меня росли из задницы, и сельскохозяйственные работы я выполнял хуже некуда.

Наступил голод. Я не ел по три-четыре дня. Собирал грибы в лесу, жарил их нечищеными. Меня рвало, но я все равно их ел. Сердобольная соседка иногда приносила мне миску щей, пару котлет, куриную ногу. Я набрасывался на еду, сметая все за минуту. А потом меня снова терзал голод. Как-то раз я проснулся от стука в калитку. Я, пошатываясь, вышел во двор, отпер засов и увидел Снегирева.

– Ты? Мразь! Вали отсюда. – Язык у меня заплетался, я едва удерживал равновесие.

– Послушай, не будем ссориться, – сказал он вкрадчиво и доброжелательно. Так он говорил со мной давно, когда называл своим лучшим другом. Я насторожился, насколько мне это позволяло мое состояние. – У меня к тебе предложение, – проговорил Снегирев. – Можно я зайду?

Я вдруг решил, что он пришел договориться насчет того, чтобы отдать мне Снежану. Потребовать выкуп за нее. Мой воспаленный мозг готов был вообразить все, что угодно. Но что я мог отдать за Снежану? У меня ничего не осталось. Только дом.