Дом Безгласия

– Вот что ты натворил! – вопил Дикки. К моему ужасу, он высвободил одну руку и указывал в нашу сторону. – Ты и вся твоя семейка! Вот кто должен отправиться в тюрьму, ты… – Тут коп дал ему хорошую затрещину, вынудив заткнуться.

Уэсли негромко вскрикнул и ткнулся мне в плечо. Коп еще раз врезал Дикки по кумполу и заломил ему руки за спину. Вдвоем полицейские втолкнули его на заднее сиденье. Однако он не угомонился.

– Уэсли, теперь твоя очередь! – выкрикнул Дикки и повторил еще раз, почти нежно и благоговейно, пока дверца машины с шумом не захлопнулась и не оборвала его. – Теперь твоя очередь.

Глава 8

Апрель 1989 года

1

Мне до сих пор жутко вспоминать о том, как я подростком пережил ужасные дни после убийства моего друга Алехандро. Словно это был не я, а совсем другой человек, который навсегда останется в моей памяти ребенком. Я болею душой за него, чувствую вину перед ним, проливаю слезы бессонными ночами. Никому не желаю подобного опыта – ни себе, ни тому, кто по странному стечению обстоятельств оказался мной. Как будто все случившееся лишь плод воображения некоего бесплотного существа из другого мира, навсегда вселившегося в меня. Знаю, это полная бессмыслица, однако трагедия наносит вред разуму.

Утром, спустя двое суток после той ночи, я сидел на заднем крыльце нашего дома, тупо глядя в сторону поля, где недавно посеяли сою. Погода забыла про весну и сразу включила знойное и душное лето; моя рубашка липла к телу, бисеринки пота стекали по груди, а когда я нагибался, задерживались в складках тощего живота. Был понедельник, учебный год в полном разгаре, однако родители велели мне на день-другой остаться дома, ничего не объяснив. Впрочем, объяснений не требовалось.

Я чувствовал себя ужасно, без всякой надежды на утешение. Хотя при здравом размышлении решил – меня не могут назначить виновным в смерти Алехандро; ни один разумный человек не мог ожидать, что я превращусь в Капитана Америку и вступлю в схватку с наводящим ужас Коротышкой Гаскинсом.

Я был ребенком. Он приказал мне бежать, и я сбежал.

Однако вот что разрывало мне сердце: выскочив из барака, я не бросился к людям, не позвал на помощь. А люди были рядом – сидели у костра, приводили себя в порядок, тренировали собак. А я был так напуган, что буквально окаменел. Окаменел в полном смысле слова. Это уровень страха, который превращает в камень твой мозг, твои внутренности, каждый мускул и каждый нерв, лишает возможности действовать – не только действовать рационально, но действовать вообще. Спотыкаясь, я выскочил из барака и устремился в лес, а там вжался в дерево и сполз по стволу на землю.

Время тянулось бесконечно медленно. Наконец из барака послышались крики, жалобные возгласы, началась беготня. Отцу не потребовалось много времени, чтобы найти меня. Я еще не видел его в таком смятении – он лихорадочно сжал меня в объятиях и опустился рядом. И мы просидели на земле, густо усеянной сосновой хвоей, до приезда полиции. Я рассказал им все – только с получасовым опозданием.

Я сидел на крыльце, как тряпичный куль, уронив голову на грудь, когда со стороны парадного входа хлопнула дверца машины. Громкий звук вернул меня к действительности. Несмотря на яркое солнце и духоту, слишком тяжелую для середины весны, мир на мгновение потемнел, откуда-то повеяло холодом. Я догадывался, кто пришел к нам в гости.

Уэнди Толивер, репортер криминальной хроники местной газеты «Гвоздь дня».

У нее есть вопросы по поводу убийства Алехандро Мондези.

2

Появление журналистки отвлекло меня от прокручивания в голове событий той ночи. Я спрятался, пригнувшись, за углом дома и высунул голову. Мисс Толивер поднялась по ступенькам. Она была элегантно одета, волосы цвета спелой пшеницы стянуты на затылке в хвост. Папа вышел на веранду и поздоровался с гостьей; из-за угла я не мог его видеть и рисковать не хотел.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – сказала репортерша.

– Не стоит благодарности. – В голосе отца звучало предостережение. Он намекал, что если она выйдет за рамки, то очень скоро получит проблемы.

Мисс Толивер покопалась в сумочке, извлекла маленький кассетный магнитофон и покрутила перед отцом.

– Вы не возражаете, если я запишу нашу беседу?

– Извините, но возражаю. Мне будет намного комфортнее, если эта чертова штука выключена.

Репортершу отказ, похоже, ничуть не разочаровал.

– Я вас вполне понимаю. – Она демонстративно затолкала магнитофон обратно в сумочку и взамен достала блокнот и ручку. – Можно хотя бы делать заметки по ходу разговора?

Отец промолчал, и я сделал вывод, что он ответил кивком.

Мисс Толивер недвусмысленно покосилась на входную дверь.

– Где мы расположимся?

– Лучше прямо здесь.

Я отважился высунуться из-за угла чуть сильнее и теперь видел, как отец уселся на верхнюю ступеньку и уперся локтями в колени, несколько вызывающе. Репортерше ничего не оставалось, кроме как стоять перед ним. Однако затем она удивила меня – и отца, несомненно, тоже, – потому что плюхнулась на ступеньку чуть ниже и непринужденно закинула ногу за ногу.