Дом бьющихся сердец

Тихо-тихо я перерезаю стальным лезвием лиану на щиколотках. Прежде чем перерезать другую на запястьях, встаю на колени и обшариваю землю, пока пальцы не натыкаются на нечто твердое – голову Дардженто. Продвигаюсь дальше и нащупываю лопатку. Хорошо, что здесь темно. Я бы с удовольствием посмотрела на то, как жизнь уходит из глаз Дардженто, но на разорванную плоть и реки крови смотреть не хочется.

– Маэцца? – зовет кто-то – вероятно, один из тех фейри, кто затащил внутрь Ифе.

Данте не отвечает. Должно быть, почувствовал неладное. Я пытаюсь что-нибудь расслышать: дыхание, сердцебиение, любой шорох, который подскажет его местоположение. Но из-за слабого слуха, бешеного пульса и сотрясающих гору раскатов грома мне не удается уловить ничего.

Понимая, что ускользают драгоценные секунды, я приставляю кончик стального клинка к месту между лопаткой и позвоночником Дардженто, встаю и, молясь, что не ошиблась, со всей яростью и всем весом наваливаюсь на меч.

Он проходит насквозь.

Мокрое бульканье сотрясает мертвую тишину. Мерда! Должно быть, вместо сердца лезвие пронзило легкое. Я вынимаю клинок и вонзаю вновь. На этот раз Дардженто не издает ни звука.

Вдруг меня обхватывают за талию и поднимают в воздух.

Обезумев, резко запрокидываю голову и ударяю захватчика макушкой в лицо. Переполненная адреналином, я не чувствую боли, но ее, должно быть, чувствует схвативший меня: он стонет, и его хватка ослабевает.

Я отпрыгиваю от него, разворачиваюсь и выставляю перед собой меч. Когда он ударяется о доспехи, я понимаю, кто меня схватил: Данте. Я шиплю, когда сила удара рикошетит в руки. Внезапно мне хочется, чтобы пещера наполнилась светом и Данте увидел, как меня изменило его предательство… в кого оно меня превратило.

Я твердо стою на земле, однако руки так сильно дрожат, что Данте может заметить, как трясется сверкающая сталь, и услышать мое рваное дыхание. Крепко сжимаю губы, чтобы не издать ни звука, и начинаю пятиться.

Ботинок на что-то наступает, и по беззвучной темноте эхом разносится хруст.

Как сказал бы Лор: фока́! Когда земля вновь сотрясается, меня охватывает тоска. Я молюсь, чтобы это был его гром. Молюсь, чтобы это звучал гнев Лора, вызванный моим уходом из замка. Молюсь, чтобы это была не армия Данте.

Тишина становится такой плотной, что кажется, она меня сейчас задушит.

Внезапно вспыхивает пламя и снимает покров тьмы. Холодный ужас лижет кожу: единственным красноглазым фейри с Данте был Дардженто. Неужели… неужели он еще жив?

Когда я замечаю горящий факел, а затем и распростертое у ног Данте тело командора, я испускаю вздох облегчение, но тут же дыхание перехватывает…

Потому что огонь освещает два лица, которые я не видела уже несколько недель.

Одно ненавистное.

Другое любимое.

– Гокколина, – задыхаясь, произносит нонна, в то время как Юстус сжимает руку вокруг ее длинной изящной шеи.

Глава 67

– Нонна?

Кровь отливает от лица так стремительно, что голова кружится.

Лор сказал, что она в Шаббе.

Джиа сказала…

Неужели они мне соврали, чтобы я не кинулась на ее поиски?

Зеленые глаза нонны наполняются слезами, которые затем текут по бледным щекам.

– Брось меч, – говорит Юстус спокойным тоном, – или Церера умрет.

Нет, это все не по-настоящему.

Наверняка это какая-то уловка.

Я обшариваю пещеру взглядом, глаза пробегают по обмякшему телу Дардженто и поднимаются на суровое лицо Данте.

– На твоем месте я послушал бы Юстуса, Фэллон. Мой генерал не знает жалости.

Он стоит ко мне ближе всех, тем не менее недостаточно близко, чтобы я могла достать мечом до его головы – единственной части тела, не защищенной доспехами.

– Генерал? Ты и Таво заменил?

Он не утруждает себя ответом.

– Ты мог выбрать мир, Данте! – Мой голос твердый и ледяной, как меч в руках, хотя внутри все тает, словно снег на солнце.

– Мир?! Брось, Фэл. Никто даже не надеялся на мир. Демону, которого ты пробудила, никогда не будет достаточно половины королевства.

– Единственный демон, которого я пробудила, это ты, Данте, – выплевываю я, одновременно лианы вокруг моих запястий затягиваются, а с потолка начинают сыпаться комья грязи.

Солдаты, связавшие Ифе, таращатся на низкий потолок, затем – на гигантскую обсидиановую плиту, закрывающую вход.

Голубые глаза Данте сияют жутким ликованием.

– Видимо, к нам наконец присоединились доблестные стервятники. Только они запоздали. – Обернувшись к зеленоглазым солдатам, он говорит: – Унесите ворона в тоннели!

Солдаты вытягиваются по струночке, затем проносят Ифе мимо Юстуса и кидают в широкую яму. Камень стучит о камень, когда Ифе исчезает из виду. Солдаты спускаются вслед за ней.

«Лор здесь, – говорю я себе. – Он прилетел».

Хотя нас разделяет гора, мне хочется разрыдаться от облегчения. Сколько времени потребуется его дыму, чтобы проникнуть через каменные стены? Нужна ли ему трещина или он может просочиться сквозь?..

Но тут я вспоминаю, что Данте знает, как сделать из него вечно-ворона, и хрупкая надежда лопается. О боги! Ему нельзя внутрь!