Под напором плеча месье Самуэля дверь внезапно распахнулась, приоткрыв грязную кухню, где за столом сидел маленький лысый мужчина в одних кальсонах и затравленно смотрел перед собой.
При виде голого торса месье Вишневецкого мадам Роше коротко взвизгнула и щитом выдвинула вперед раскрытый зонтик.
– О… – выдохнула мадам Серизьен, – какой конфуз.
– Мой муж будет покрепче этого хлюпика, – сказала папаше Мишле жена рыбака, – такому дохляку сеть нипочем не вытащить.
– Чем обязан, господа? – губы месье Вишневецкого тряслись от растерянности. Он нашарил рукой кухонное полотенце и попытался накинуть его на плечи, но оно оказалось слишком маленьким, и тогда он наподобие юбочки прикрыл им кальсоны.
– Ходят слухи, что вы проиграли в карты свою дочь, – сурово сказал месье Самуэль, – и мы все ждем, что вы дадите нам разъяснения по этому поводу. У нас во Франции не принято играть в карты на девочек. Как, впрочем, и на мальчиков.
Он не договорил, потому что месье Вишневецкий, забыв о кальсонах, вытер полотенцем взмокшую лысину, отхлебнул из большой кружки и произнес:
– Медам, месье, – он посмотрел прямо на Игнашу, – я не умею играть в карты, а Мария всегда была большой выдумщицей, – повернувшись, он указал на открытую дверь в комнату, за которой виднелось пестрое девичье платьице: – Мария, подойди сюда, расскажи, что ты наболтала на этот раз. Сладу с ней нет.
Мельком выглянув из своего укрытия, Мария встретилась взглядом с Игнашей и покраснела:
– Ничего подобного я не говорила, – она по-взрослому подняла брови. – Я не могу отвечать за слова каждого ребенка.
В этот момент Игнаша понял, что скоро ему попадет от Варвары.
Париж, 1967 год
«И почему мне вдруг вспомнился тот смешной мальчишка – Игнатий, который привел к отцу целую делегацию из деревенских жителей?» – подумала Мария.
Страшно вспомнить, сколько проказ пережил ее тихий, безобидный папа, в чьей душе любовь к астрономии мирно уживалась с игрой на флейте. Звезды и флейта – есть ли еще наилучшее сочетание этих двух стихий, созданных Господом?
В последний раз папа услышал мелодию флейты лежа в гробу, когда Мария сыграла над его открытой могилой «Полонез» Огинского. Стояла холодная, бесснежная зима, и казалось, что в морозном воздухе звуки с размаху разбиваются о могильные камни. Доиграв последнюю ноту, Мария бросила флейту в могилу:
– Прости, папа, и прощай.
Она до сих пор вздрагивает, когда слышит резкий звук удара о дерево. Звезды, флейта и могила – есть ли наихудшее сочетание в подлунном мире?
Следующим ударом судьбы стало новое замужество матери. Оно случилось на втором году ее вдовства. Мария даже представить не могла, что мать может полюбить другого мужчину. Разговор о замужестве зашел за завтраком, когда Мария пила молоко из большой кружки, подаренной папой на Рождество. Вид у мамы был смущенный и виноватый.
– Мария, дочь, ты уже совсем взрослая – четырнадцать лет…
Не понимая, к чему клонит мать, Мария поставила кружку на стол и вытерла губы.
Руки матери метались по скатерти, не находя себе места. Наконец, они нашли салфетку и принялись терзать ее край. Мама глубоко вздохнула:
– Я выхожу замуж за хорошего человека.
Если бы сейчас с потолка ударила молния, Мария удивилась бы меньше. Онемев, она уставилась на рождественского Ангела на фарфоре кружки. Он сидел на еловой ветке и обнимал рог изобилия.
– Гастон, зубной техник, – тем временем мягко говорила мама. – Мы с тобой, наконец, переедем в хорошую квартиру, а ты пойдешь в колледж Святой Маргариты изучать историю. Ты же мечтаешь об этом, не правда ли?
– Ты никогда не говорила мне, что у тебя есть кавалер! – закричала Мария, от ярости проглатывая окончания слов. – Посмотри на себя, ты же старая! Тебе тридцать пять лет! Как тебе не стыдно!
Мама быстро заморгала, и ее глаза наполнились слезами.
– Мария, доченька!
– Не смей больше называть меня дочкой, – бушевала Мария. – Я только папина дочка, а ты… ты его никогда не любила и меня не любишь, раз бежишь замуж за первого встречного!
– Он не первый встречный, поверь. Он хочет с тобой подружиться. Я рассказала ему, что ты прекрасно плаваешь, любишь историю, умеешь играть на флейте.
Зря мама упомянула про флейту, потому что в ушах Марии тотчас отозвался глухой отзвук мундштука, стукнувшего о крышку гроба.
Дрожащими руками мама обхватила голову. У нее были чудные белокурые волосы с волнистыми завитками у висков и шелковистая кожа цвета топленых сливок.
От мысли, что маму будут трогать руки чужого мужчины, Марию затошнило. Обещание, что Гастон станет оплачивать ее учебу в колледже, лишь подлило масла в огонь. С того дня она стала плохо учиться в школе и перестала выполнять домашние задания, а вечерами убегала из дому и болталась по улицам со стайкой других подростков, многим из которых было уже шестнадцать лет.