Дом, где тебя ждут

В десять лет Игнатий мог на слух определить неполадки в работе двигателя, а сейчас, на втором курсе колледжа, был в состоянии провести курс практики для нерадивых студентов.

В отличие от него, Жоффруа совершенно не горел желанием получать профессию инженера-механика, но слыл веселым парнем, готовым услужить всем и каждому, кто поможет ему написать курсовую работу или верно сделать чертеж.

Просторную квартиру родителей Жоффруа на набережной Шофлен заполняли клубы сладковатого дыма. Из-за закрытой двери в спальню слышался мужской голос и девичий смех. Сам Жоффруа уединился с Орлетт, оставив гостиную в распоряжении Игнатия.

Прежде Игнатию не доводилось бывать у Жоффруа. Он с интересом посмотрел на квадрат комнаты, обставленной темной мебелью, с которой резко контрастировали розовые обои и огромный красный торшер размером с пляжный мяч. Сиденье кожаного дивана скрывала груда подушек того же персикового цвета, что и гардины. Огромный магнитофон стоял посреди стола.

«Strawberry Fields forever», – растягивая ноты, пели «Битлз».

– Земляничные поля навсегда, – вторила им Сюзанн.

Она сидела на полу, опершись спиной о стену, и выбивала ритм ладонями по коленкам. У нее было бледное лицо, усыпанное веснушками, и большие глаза, которые в сумеречной полутьме блестели, как у кошки.

Ленивым движением Сюзанн подняла руку и дернула за шнурок торшера, вспыхнувшего матово-алым цветом.

– А, Никольски, – ее голос звучал хрипло и ровно, словно извлекался из музыкального автомата.

– Да, я.

Игнатий присел возле нее на корточки и заглянул в расширенные зрачки Сюзанн. Она затрясла головой, мотая из стороны в сторону волосами, собранными в конский хвостик:

– Не смотри на меня, не смотри. Ты не похож на него.

– На кого?

– На Леннона. Вот разве только очки.

Левой рукой она дотронулась пальцем до металлической оправы очков на носу Игнатия, а правой снова отстучала ритм песни.

– Говорят, что я похож на дедушку, – сказал Игнатий и, сам не зная зачем, добавил: – Он был священником.

Руки Сюзанн замерли на ткани джинсов. Искривив губы, она сдула челку со лба:

– Так вот ты в кого такой святоша. Мы с девчонками поспорили, кто первая с тобой переспит.

– И на что спорили? – заинтересовался Игнатий, испытывая смешанное чувство веселости и отвращения.

– На сигаретку с травкой, – она хихикнула. – Хочешь? Возьми, затянись, докажи, что ты не зануда.

Встав на коленки, она потянулась к пепельнице на подоконнике, откуда растекалась вонючая струйка дыма.

Игнатий осторожно вынул сигарету из пальцев Сюзанн и водворил обратно в пепельницу, с силой раздавив по дну окурок:

– Я не курю и тебе не советую.

Сюзанн откинула назад голову и захохотала, сверкая ровным рядом белых зубов:

– Ты не мужчина, Игнатий. Ты старик. Грязный, надоедный старикашка, который своими нотациями мешает другим жить. Наверное, и кровь в тебе не красная, а белая и холодная, как у рыбы. Удивляюсь, что ты решил присоединиться к нашей компании.

Прикрыв рот ладошкой, Сюзанн несколько раз звучно икнула.

– Да я и сам удивляюсь. Послушай, Сюзанн, давай выйдем отсюда на воздух. Там тебе станет лучше.

Он попытался приподнять ее с пола, но Сюзанн вывернулась из его рук:

– Мне хорошо! Мне отлично! Мне лучше всех на свете! Мне так хорошо, что я могу летать!

С неожиданной ловкостью она рванулась к окну, распахнула обе створки и навалилась грудью на подоконник. Если бы не высокая решетка балкончика, то Сюзанн неизбежно оказалась бы на асфальте. Просунув руки сквозь кованые прутья, она всплеснула ими как крыльями:

– Я парю над Сеной! Я птица!

От ее визгливого смеха Игнатию стало не по себе, и в этот момент он услышал приглушенный крик снизу:

– Помогите!

Кричала женщина, точнее, девушка, уж очень этот крик был тонким и отчаянным.

– Сюзанн, ты слышала?

Оторвавшись от решетки, Сюзанн повернула к нему лицо, похожее на восковую маску с приклеенной из бумаги улыбкой:

– Земляничные поля навсегда! Земляничные поля-я-я-я…

Игнатий развернулся и опрометью бросился вон из квартиры.

* * *

Дверь в квартиру распахнулась тогда, когда Мария почувствовала на своем горле пальцы месье Лепорте и глаза заволокла темнота. На остатках сознания она в последний раз дернула защелку замка:

– Помогите!

Вылетающий из горла крик терялся в глубине квартиры, откуда не могла прийти помощь, но она инстинктивно звала на помощь, не отдавая отчет в своих действиях. Нарастающий звон в ушах заполнил всю голову тяжелой дурнотой.

– Помогите! – мелькнуло и потухло в вихре боли. Теперь Мария уже не кричала, а мычала, потому что позабыла все человеческие слова.

Круглым маятником перед глазами мелькало бурое лицо месье Лепорте, налитое темной кровью.

Хватка на горле вдруг ослабла, и Мария мешком рухнула на пол. Она видела только ноги месье Лепорте – в светлых брюках, и другие – в голубых джинсах-клеш. Потом месье Лепорте коротко всхлипнул и отлетел к стене, слепо завозив руками вокруг себя. Его челюсть мелко дрожала, выдавая невнятные звуки, среди которых можно было разобрать слова: «Не надо. Прошу, не надо».

Чьи-то руки поставили Марию на ноги:

– Пойдем отсюда.