Дом, где тебя ждут

Одиннадцать часов полета волшебно поменяли холодную московскую осень на удушающую жару с вязким парным воздухом, в котором куриными хвостами курлыхались верхушки пальм.

«Из огня да в полымя», – так можно кратко охарактеризовать первые дни работы, где Ладынину пришлось с нуля создавать аэродромную службу. Ситуация осложнялась тем, что, уходя из страны, португальцы уничтожили всю техническую документацию. Ладынин ахнул, когда увидел пустые железные шкафы, раскиданные по взлетной полосе. Один из них облюбовала семейка обезьян, в других валялись обрывки бумаг и всякий мусор.

Для организации доставки оружия и зенитно-ракетных комплексов Москва требовала срочности и точности. Ладынин высох в хворостину, но с работой справлялся. Лишь спустя несколько месяцев после прибытия ему был выделен помощник – лейтенант ангольской армии, знавший по-русски три слова: «здравствуй», «мама» и «водка». Без знания языка и местных обычаев, совместно с кубинским коллегой старшим лейтенантом по имени Антонио (до этого он успел повоевать в Эфиопии) и португальским гражданским специалистом в течение месяца им удалось восстановить разрушенную взлетно-посадочную полосу, благо местные власти мобилизовали более трехсот ангольцев с мотыгами, кирками и носилками. Точность расчетов проверяла специальная комиссия из Москвы, и буквально сразу восстановленный аэродром принял первый советский самолет-транспортник.

Поток грузов рос, и Ладынина перебрасывали с объекта на объект. Работа перемешивалась с боевыми действиями, превращая будни в огненную круговерть. Когда унитовцы объявили награду за его голову, Ладынин взял за правило вместо перекуров стрелять по жестяным банкам, благо выбитые с территорий американские наемники оставили их целые горы.

Одно покушение на него почти удалось. Сам виноват – спешил и напоролся на мину-растяжку. Его доставили в Москву в госпиталь.

Прогноз врачей был неблагоприятный, потому что видавший виды генерал медицинской службы предрек обездвиженность от травмы позвоночника. Закованный в корсет Ладынин лежал и бессильно смотрел, как плачет жена.

Валерия была очень красивой, с тонким лицом, просвечивающим нежно розовым румянцем. К ее каштановым волосам очень шло голубое платье, сшитое у модной портнихи. Наряд делал облик жены каким-то озерным, камышовым, прохладным. Нервничая, она теребила браслет золотых часиков с рубинами – его подарок на день рождения.

– Ты должен меня понять, Сергей, – обычно веселый голосок Валерии холодно звенел осколками битого хрусталя. – Я подаю на развод.

Он ожидал слез, стонов, жалости – чего угодно, но только не этого. Ему показалось, что он сейчас задохнется под тяжестью гипса. Не имеющий возможности приподняться, он смог только закрыть глаза.

– Сергей, не делай вид, что спишь! – стул противно корябнул по паркету, и каблучки жены дробно зацокали по палате от кровати к окну и обратно. Она предпочитала носить туфли на шпильках. – Я выходила замуж за офицера, а не за…

«…за инвалида», – договорил он про себя, потому что Валерия резко замолчала.

После ухода жены Ладынин двое суток лежал уставившись в потолок и клял себя за то, что остался в живых. Когда стало совсем тошно, он внезапно вспомнил о деде – сельском священнике Кузьме Демьяновиче. По рассказам бабули, дед Кузьма погиб в восемнадцатом. В тот безумный год комитет бедноты постановил искоренить религию в Нижних Забродах путем сожжения местной церкви. Пытаясь остановить святотатство, дед из церкви не вышел – сгорел вместе с ней, до последнего стоя в алтаре с воздетыми вверх руками, как огненный Ангел.

«Смеялись над попами, уличали в жадности и в лени, а вот, поди ж ты, настал час – и они не дрогнули, не согнулись. Что мог чувствовать дед, когда его сжигали люди, которых он крестил и учил? Почему Бог не помог и не помогает, ведь столько поколений предков молили Его о помощи и защите? – думал Ладынин, не находя ответа, пока однажды не почувствовал, что Бог сидит рядом с ним на краешке госпитальной койки. Он не видел и не слышал Его присутствия, но точно знал, что теперь не один со своей бедой.

Глядя на кругляш плафона на потолке, Ладынин вдруг понял, что если продолжит валяться колодой, то будет до гроба обречен любоваться этим жалким подобием небесного свода, под которым вьется рой мух.

– Я встану, обязательно встану, хотите пари на ящик коньяка? – сказал он утром, дождавшись, когда к нему в палату снова войдет генерал в белом халате.

Кустистые брови генерала дернулись вверх:

– Пари с ранеными я еще не заключал, а впрочем, почему бы и нет? Дерзайте. Хотя, честно сказать, дело ваше безнадежное.

Генерал умел быть беспощадным.

Выигранный ящик коньяка Сергей Дмитриевич взял из принципа.

Снова ехать в Анголу доктора запретили, но Сергей Дмитриевич уже прикипел к этой земле, да и найти ему замену было очень сложно. Специалистов такого уровня в Союзе можно было пересчитать по пальцам одной руки: Носков в Магадане, Готц в Таллине и Переходько в Киеве – вот, пожалуй, и все.