Дом, которого нет

А ты – не птица в клетке. Не залог

казнить и миловать божественного права.

Ты казнь и милование в себе само.

Лекарство и смертельная отрава.

Я не терплю признаний, всё сама

ты знаешь. Хватит криков! Вот кошмар.

Кричишь без повода. Устроила спектакль.

– Не думай, что я собственность твоя, –

с оттенком грозным Лора прошептала. –

Да, мы с тобой отличные друзья.

Но змеи не нуждаются в хозяевах.

И сами знают, им кого любить… и жалить.

– Ты угрожаешь? – Ян шагнул к ней ближе, –

руку кормящую кусать ты собралась?

– Нет, что ты, – смех её, – я варианты вижу

всего лишь. – Чтоб самой со мной упасть?

Я не боюсь удара в спину, Лора.

– Но слаб наследник, что родится скоро.

– Серьёзно? – Нет, конечно, – улыбаясь,

лицо как будто стягивала вправо, –

дразнюсь, как шут, как он же, я кривляюсь.

Зато высказываю слабость твою. Правда,

боишься за него, – она задумчиво

рекла, от мысли исказив чело своё.

– Попробуй только тронуть его, сука.

Я начиню тобой обед твоей сестре.

– Ах, даже так! – Да-да. – Убрал, блять, руку.

– Не то что? Сама жаждешь, как в костре

воды. В тебе желание сродни простой потребности.

– А сам-то, сам ты! Олицетворенье верности! –

Он в волосы ей пальцы запустил.

И жар один, и больше света нет.

В их связи были бури, был и штиль…

Но облака недаром рисовал поэт

вокруг четы божественной. Такое

волнение не передать словом ни коим.

Всё синяки да ссадины. На теле

их видно, но под ним не меньше их.

Да что я, извращенец, в самом деле?

Фантазьи вашей оставляю сих двоих.

Когда-то, да, подобное описывать

была горазда. Видимо, старею так.

«Ты только не бросай меня, пожалуйста», –

если сказал, считай, всему уж крышка.

Не продержаться на соплях: на жалости.

Зависимый – не человек уже, а мышка.

Зависимый – не равный, вещь, скорей.

Бросают вещи. Вещи, не людей.

Шпана из замка, в богоборство безотцовщину

переводившая, дошла б до фанатизма

в служеньи человеку, давшему ей всё,

что почитала сказкой, архаизмом,

печаткой ног на золотом песке,

что исчезают возле моря, вдалеке…

Дошла б, не будь в ней воли и ума.

Они мешали становиться бездной.

Когда в груди танцует смерть сама,

жизнь смотрит танец, жизнь, какая без дна.

Ловила Лору и держала всякий раз

сама, но сверху: автор и рассказ.

Он – в кресле, она – прямо на столе.

Колечки дыма в потолок пускает.

Мозг, перезагрузившись, тем живей

работает… Простите, что кусками

разрозненными подаю вам это лакомство.

Для Лоры наперво не столько связь, сколь "главно – что".

Курили, разговаривая, двое.

Не замутнённые друг друга обожанием.

Поэтому она без аналоя

и долго так, и прочно так – держалась с ним.

Под свод, где люстра, уходил от них весь дым.

С огромных окон свет стремился к ним.

– Наш мэр, он полный идиот. – Давно я знаю то.

– Над ним контроль ужасно утомителен.

Брыкается, а, с городом что делать, без понятия.

– Возьми, да в кресло мэра сам сядь. Ты ж политик ведь.

Тайная власть развязывает руки.

Во власти явной можно взвыть со скуки.

Но ты способен их объединить.

– Мне временами кажется, что сам я говорю

из уст твоих. Одна бы мать родить

должна нас, Лора. – Ну, не надо рюш.

Свою кандидатуру двинь на выборы.

Электорат таких, как ты, ценил всегда.

Ты интересен, образован, бизнесмен,

и привлекателен, чего уж. Образцовый,

ну… семьянин. Вот только не спортсмен, –

(сказала, подкурив от прежней – новую). –

Инь сёстрам милосердия под стать.

Ида сойдёт за суррогатную вам мать.

А я с Морским коньком слетаю на Гавайи.

– Последнее к чему ты говоришь?

– Мне просто интересно побывать там.

– Мне так же просто мнится, ты с ним спишь.

– Могу, но нет. Чего уж. Буду честной.

– Что хочешь, делай. Просто интересно.

– Слон обеспечит сведенья об избирателях.

Огр даст, что нужно, в прессе о тебе.

Пока не развалилось наше братство, мы,

командой, тебя взвысим до небес.

Но, чёрт, посмей только сестру мою обидеть.

Я изнутри сгрызу, что света ты невзвидишь.

– Не бойся за неё. Я, как и ты,

хочу ей дать, что б та ни попросила.

– То и пугает. Райские мосты

взрывают сами люди. Тяжки мы им.

Пройти раз, два… ну, десять – ещё можно. Дальше,

чтоб не разъесть друг друга, расставание – удача.

– А ты сама? – Что я? Схожу к бессмертным,

и рада. Жизнь уйдёт, лишь щёлкни пальцем.

Я узнаю законы от вселенной

и беззаконие оттуда же. – Чем дальше,

тем больше непонятно, есть ли край твой, –

сказал, ей волосы рукой перебирая.

***

Раз, два, щелчок (указанный чуть выше).

Инесса в шёлке, органзе и, каплю, в море,

им внесена между колонн дворца, где пишут

соединенье рук двоих. Рушник в соборе

до ручки шариковой спущен: не беда.

Сей ритуал и так притягивает дам.

Полгорода со стороны на то глазело,

как Яном Инь носима на руках.

Вся в чёрном Ида. Лора же со стрелами

сравнима, окровавленными. Как

подружка, хоть и с белой без отличия,

Нику, свидетелю, мигала для приличия.

– Что, Кобра, всё теперь, не отвертеться?

– Да уж. Забавный, скажем, разворот.

– Мы ожидали, будешь ты невестой.

– Где я, и где кольцо. Оно ведь жмёт.

– Курок зацепишь, и промажешь в сердце?

– Не сердцеедка. Ближе плащ и берцы.

– Зато нет маски чистой, чтоб напиться.

– О, с места не сходя, нашла компанию.

– Ко мне всегда ты можешь обратиться.

– И взять на этот вечер нам задание.