Дом, которого нет

– От чар друг друга устоять друзьями?

– Да, сложно. Но и сами мы с усами. –

Вита смотрела на дочерний брак,

не разгласив, однако, тайных знаний.

Что распадётся он, считала, быстро. Так

развалится итог завоеваний

блицкригом – от неловкости правления.

Вначале счастье, позже сожаления.

Другая дочь – вся в красном (будто шпагу

сглотнув, прямая), с лёгкою улыбкой.

«Вот уж кому, хоть перемри все за год,

не жалко будет», – думала, ошибку

лишь в половине утвержденья совершив.

Не жаль. Но больше незачем и жить.

(

заметки

на

полях

) God bless suffering

Ты хочешь заслужить при жизни рай?

Есть у меня рецепт один: страдай.

Говоря совсем уж примитивно,

ты сначала дрянь наружу выжмешь,

а потом, освобождён от дряни,

именуемой в народе эгоизм

(то есть от себя, что в целом мире

один есть, и чувства все к нему же),

каждый миг благословлять захочешь,

веселясь, как вышедший с ума.

Станешь и цветком, растущим в камне,

и волной, историю несущей,

и соседом, будь он алкоголик

или преуспевший бизнесмен.

Восторгаться сможешь чьим-то счастьем,

радость разделяя с человеком.

Зависть бестолкова: тебе лично

то, что у другого, не пойдёт.

Сопереживать, страдая, будешь,

примешь даже зло, как факт, стараясь

вместо исправленья его в мире,

исцелять святынею в себе.

Лишь страдая, можно выйти к свету.

Этот мир, мы помним, перевёрнут:

чтобы в нём прийти куда-то, нужно

идти в сторону, обратную итогу.

Даром ли те люди, кого славят

мастерами в деле, их занявшем,

никогда собою не довольны.

Так они всегда стремятся вверх.

Стоит возгордиться, всё утратишь,

ведь печальна участь человека,

сам в себе он – просто горстка праха,

но, единый с небом, всемогущ.

Часть XXI. Мальчик, девочка и золото (начало)

#np Cat Stevens – Father and son

Сейсмической охваченный активностью,

наставил город башен вавилонских.

Когда-то запрещали вышки. Тихо всё

так долго было, что смелел застройщик.

И, разумеется, карманам переводчик

не нужен, чтоб… понять друг друга, в общем.

У нас, в сейчас, проблемы экономики

возведены на пьедестал, как тот телец.

Эра отцов и крепостей; потом сынов

и революций; нынче ж царь – делец.

«Живи моментом, жить другим давая», –

девиз от третьей эры. И вайфая.

Четвёртая встаёт из темноты.

Катают раму там и носят колесо.

Так потому, что позабыть успели мы

всё, память технике отдав свою. Мой сон

об этом неуютен был. Все "пост"

самой приставкой уже лупят в нос.

Но массу, раз глупа, легко объединить.

По кастам вниз летим, как по ступеням.

Что хочешь, можно в этом обвинить.

Причина деградации – от лени.

Когда рванёт, очистив большей частию

мир от людей? От даты сон тот спас меня.

Смешались языки, а нам всё по ветру.

Орём соседу – в лес да по дрова.

Но, если отойдём и на себя посмотрим мы,

увидим, чем забита голова.

Насилием и сексом, несомненно.

И бабками, уютно чтоб иметь то.

На расстояньи от своей персонушки.

Дистанция – сестра для безопасности.

Пока всерьёз просила я, влюблённая,

его – себя убить, чтоб в пике счастия

отбросить тело (ради бесконечности),

входили в моду девочки за вебочкой.

Тут рифма отвратительна, но в рифме

ли дело, коль ребром встаёт вопрос?

Звучит он стрёмно: «Точно ль ещё жив я?

К компу из кухни телеса донёс,

но жизнь ли это?» Вот оно, сейчас.

Эпоху порно обнажаю. Без прикрас.

Есть всё – в экране. Ничего нет – за.

Бетон и серость. В клетках бой томится.

Такие пироги. Раскрыв глаза,

теряешься как социочастица.

Ещё от Будды шло: «Закону эффективному

коротким быть и ясным должно». Чем не мост?

От человека к человеку: «Он – как ты.

Отличья нам нужны для интереса».

А комментарии, поправки до ста тыщ

лишают сказанное всяческого веса.

Рубля не стоит истина, раз тётка

не может объяснить её ребёнку.

Да, кстати, про детей. (Жутчайший шёпот.)

Они – не ангелы и вовсе не невинные.

Эгоистичны дети. Хорошо бы

им объяснять, что как, примером именно.

Увы, там, где вбивают в чадо этику,

несостоятельна уже сама генетика.

Мечи хоть бисер, хоть самих свиней,

добьёшься лишь испачканных кроссовок.

Чтобы в свинарнике не жить, не будь сам ей.

То есть свиньёй. Ботинки купим новые.

Была и хрюшкой, и ужасным вепрем я:

сложнее человеком стать, друзья.

Рождение сопровождает крик.

Будь то из тела – тело иль из духа – дух.

Десятилетиями Фауста носил,

вынашивая, Гёте. Всех потуг

родить его – не счесть. И токсикоз черновиков…

Процесс, в отличие от плоти, сам – блажен у слов.

Спросите мать: ей легче ли, держать

отдельным от неё – живой комок?

Нет, выйдем: спит. Устала ведь, рожать.

Что вышло из неё? Избави Бог

такое видеть вас и ваших близких!

Над скорченным уродом Ян склонился.

Нет, на лицо был сын, мулат, красив.

Просто почти отсутствовала кожа.

Во славу грекам, как хотела, имя Фил

ему шепнула Ида в дар. Не сложно ль,

держа в руках любовь, своим касанием

куски снимать от мяса этим самым лишь?12

В роддоме Инна плакала. Реанимация

была, конечно, входу недоступна,

но мать лежащая нуждалась в ней, однако, всё ж.

Не покидала у постели стула.

Шагами Лора обмеряла коридор.

С ней Ян ходил, на мысль, как прежде, скор.

– Он не жилец. Таких со скал спартанцы

бросали, – Кобра в жёсткий тон сказала. –