Дом, которого нет

нацелили на лестницу, и… ну, вот.

А этот, друг мой ситцевый, мне равен.

Поэтому его я отпустила бы.

Решать сама была и Лора вправе.

Сознал её причину, но поздней, Артур.

– Они тебя поднимут в пьедесталы. –

Обняв, без тени умысла сказала.

Бывает, знаешь что-то, там не быв.

Читаешь через время и пространство.

Смотрела вдаль та, кто, себя забыв,

поддерживала город в постоянстве.

И послебытность уровня звериного

увидела, не жмурясь, на груди его.

В устах у Лоры "материалист"

приравнено к ругательному слову.

Кто рядом: атеист, потом буддист.

Попробуй не прими, как факт, такого,

когда и друг он, и любовник замечательный,

но высший разум счёл игрушкой бессознательной.

Сестра моя, спец по одежде и косметике,

подкинула метафору нечаянно.

«Мне этой марки туши не подходят», – хоть

сама она любима чрезвычайно ей.

Бывает так, что дорог человек тебе сто лет,

а в неких темах (чёрт бы с ними) связи нет.

Кому адресовала, тот поймёт.

Тем временем, как в бункер собирались

бандиты с семьями и прочий наш оплот,

стояли двое и смотрели вдаль. Им

не нужно было в спальню напоследок

ломиться. Бушевала память в след их.

Лизало берег море. Не трясло

пока. Но затихает перед бурей.

Землетрясение, где я живу, спало б.

Отколет сушу в остров, где пишу я.

– Уехать было бы не легче? – А куда?

Всё сущее заполонит вода.

– Ты так уверена. И Ник тебе поверил.

– Он видел, что здесь было до тебя.

– Спасаешь избранных. А мор у каждой двери.

– И что? Я не спасаю и себя.

– Свобода, будь она неладна… Взять в охапку бы,

и запихнуть, где безопасность. – Для тюрьмы?

– Послушай, Ло. В последний раз послушай.

Ты снилась мне, как смерть танцующая, в ночь

до нашей встречи. – Стягивает тучи,

но не стянуть себя до плоти мне. Не прочь

была бы пробовать… нет, до конца пойду

в познанье. Смерть свою не подведу. –

Гремело небо. Виту Ник привёл.

Та, дочь увидев, даже не узнала.

Сплетенье пальцев сам Артур развёл

с ладонью Лоры. Та всем помахала.

И подмигнула рыжему и чёрному,

прежде чем выйти: поплясать с дождём.

Смеясь, кружилась. Капли ртом хватала.

Босая, в синих джинсах, майке белой.

Когда трясло вокруг и громыхало,

она с собой одной имела дело

в природы буйстве, громе, вое ветра.

С богами умирать ей. И планетам.

…Ничком в полу. Колодец круглый рядом.

По центру зала – девушка средь дома.

Лавину помнила. И воду в лёгких. Надо

сказать, удушие так не болит, как кома.

Круговорот рождения со смертью Лора,

как звёздный купол, лёжа, увидала скоро.

Она бросалась в новые колодцы

и удалялась от пути исходного.

Инессу оттеснив от Яна, солнце

в себе тушила и была, как мёртвая.

Однажды с крыши сиганула сразу, и,

опять же, угодила в недра разума.

Куда ни двинься, будешь лишь собой.

Тем или этим, но с одною сущностью.

Согласна с Лейбницем, что лучший мир – такой,

где максимально раскрывает саму суть свою

в него попавший элемент. Где интереснее,

там и прекрасней, если мысль – из вечности.

Всё, что доступно Лоре, не для слов.

У каждого изгибы жизни разные.

Пройдя возможность всех свобод и всех оков,

одна осталась в комнате, заразная.

Ужасно знание, когда в тебя глядит.

Очками тёмными смотрящих защитит.

Спустилась ниже, лестницей стеклянной.

Парик на голове. Глаза в стекле.

В кафе с видом на прошлое незваной

пришла за столик, сев к самой себе.

– Что, развлекаешься? – девчонка в середине

путей, пока не в курсе, что за ними.

Оставим-ка с загадочной брюнеткой

подростка тонкокостного. Они

честны друг перед другом. Крайне редко

таясь. Пожалуй, только лишь одним:

«Любить ты будешь эйдос человека.

Который примерещится сквозь веко».

Оптической иллюзией уже

спираль ей ДНК не показалась.

Спустилась Лора ниже этажей

и заглянула в ужасы подвала.

Лицом к лицу с собой стояла молча.

Как мой, кошмар был непонятно кончен.

…Откинув одеяло, поднимается.

Как первый, каждый раз по пробуждении.

И непонятно, то ли снова во сне сон,

то ли стряхнула ночи наваждение.

(Мне снилось в своё время, как убитою

из раза в раз была не-позабытым я.)

Инесса спит в обнимочку с подушкой.

Над головой висит блестящий шар,

вокруг идут, похожи на жемчужины,

поменьше, от него – на лесках. В дар

подвеску дочке привезла из отпуска

Вита. А Лоре – дух святой горы, в кусках.

Добро пожаловать. Реальность на ладони есть.

Чем ни прогулка? Свежий ветер дует в лоб,

чужие лица, взгляды, смутные мелодии,

где-то вдали, как ни крути, маячит гроб…

Смеётся смерть; смеюсь с ней я. У нас

между собой ведётся собственный рассказ.

«Детей своих она бросает в окна», –

чтобы от букв кому-то стало лучше.

И, если всё вокруг ты видишь чёрным,

представь: была я там. Была, где круче.

Сама себя скатила до упора.

И с края в смерть глядела. Как и Лора.

В точке разлома времени с мечтой

она кричит. Морозит жилы крик тот.

Всё знает наперёд, и… По косой

зал освещён и освящён. Вот он: миг,

всю сущность жизни отражающий без слов.

На крыше дома. Дома без жильцов.

На крыше дома с именем "Земля"

стоит девчонка, всматриваясь в небо.

Шаги слышны. Ступеньки мерит Ян.

Идёт к сестре через неё. (Шаг в небыль:

от края – шаг вперёд.) Взглянув назад,

встречает Лора серые глаза.

(

заметки

на

полях

) Post scriptum, Pt. 1 Back to black

16

Непоправимое делают быстро.

Горло заложено, в вене игла.