Дом, которого нет

Молчанье громче уличного гула.

Где бы мы ни были, способны дома быть,

если в себе свой дом сумели раздобыть.

Нельзя так просто взять и угодить, куда

сначала собирался. Путь короткий

снимает ценность цели. В никуда

из ниоткуда дней пробрали чётки.

Артуру Лора зарядила: «Ты поедешь?»

И начались пробеги по стране их.

(

заметки

на

полях

) Master of my dreams

Она сказала: «Целое, распавшись,

быть целым оттого не прекращает.

Порою для победы нужно сдаться

(хоть перспектива вовсе не прельщает

быть порванным того, кто жаждет сшиться).

Смерть – возрожденье. Надобно дружить с ней».

Я попытался вникнуть: безуспешно.

По-прежнему костлявая пугала.

А женщине напротив, на столешне

сидящей вольно, горя было мало.

Она была похожею на время.

Всем нужная, отверженная всеми.

Её лицо, кривое в разговоре,

делилось на черты: змеёй рот вился,

глаза по цвету отличались, вторя,

один, слепой, плевку, другой – корице,

завален набок нос… Но взгляд влюбленный

преображал, разгладив речь, лицо ей.

Пылая страстью или же во сне,

она – вся, вся, – принадлежала мне.

А после расшибалась на гримасы.

Так люди, собиравшиеся в надпись,

чтоб спутник снял её из высоты,

расходятся на «он» и «я», и «ты».

Мы с ней не жили вместе, но скитались

по городам. В любом – ну, край, неделю.

Как будто время поменяв местами

с пространством, остановим миг, где цельны.

Миг – вечность. Где мы: в хостеле? в отеле?

Бежим, чтоб защитить себя от цели.

Мы, цель в себе, с нуля миры кроили.

Соединялись и опять двоились.

Она же продолжала говорить.

Как паучиха: непрерывна нить

её ума, когда спокойна грудь.

Молчит, любя. Иначе не заткнуть:

«Душа – как тело, дух – как позвоночник;

лишь область нахождения другая.

Представь фонарь, светящий тёмной ночью.

Он бабочками окружён. Сидят рядами

ли, вкруг него парят ли хаотично,

влечёт незримо то, к чему логично

они принадлежат. Так и душа.

Лишь развалившись, к цельности спешат».

Она сказала: «Animus15 в зачатке

содержит anima, как и наоборот.

Так женский лик, лишённый недостатков,

находится в мужчине. Он живёт,

его лаская, не надеясь встретить.

(Но после, встретив, склонен не заметить).

Скрепить чтоб пару, след их разлучить.

В разлуке – норма на "объект" дрочить».

Я мог бы спорить. Казнь четвертованья

не отрастит коляснику вдруг ноги.

Приверженец страны обетованной,

к ней путь рубя, рискует спать в остроге.

Хотя, пожалуй, доля правды есть:

война родит героев, тюрьмы – честь.

Чтоб добрым стать, себя засунь во зло.

Нужды нет греть, где без того тепло.

Я понимал от силы половину

её сентенций. Заходил за спину

и обнимал: «Я так тебя…», «красивая

такая», – тут её язык бессилен был.

Болтаю сам, как попугай, теперь. И

воспоминанием во мне осталась Лора.

Чтоб навсегда избавиться от смерти,

ту сделать надо точкою опоры.

Часть XXX. Детей своих она бросает в окна

#np Scylar Gray – Coming home

Пишу я сон, о чём прошу припомнить.

Вон, даже рифмой: чтоб совсем чуднó.

Знакомый приходил ко мне сегодня.

Во сне прийти вот так немудрено.

Сюжет весьма был любопытен. Остров смыться

готов. Ключи от корабля – мои. Больница.

Толпа, раззявив рты, объята паникой,

глядит в меня, как в рыжего мессию.

Война войной, а катаклизм по расписанию.

Бегу средь катакомб, теряю силы

(пока народ тела в ковчег сгружает):

ищу того, кто свет уничтожает.

Отказываюсь плыть, оставив здесь.

– Сам смерти жаждет, ты напрасно бьёшься! –

Отказываюсь сразу наотрез.

И в подземелиях встречаюсь с ним нос к носу.

Смотрели вы когда-нибудь на кладбище

в почивших фото, ночью, без поддержки вне?

Я расскажу, и взглянете. Меняются

там лица. Состояний череда.

Не масок, а всего, что представлял собой

подземный человек, во все года.

Отдельно прописать их гнев, их ужас,

их нежность, их весёлость… не решусь я.

Короче, искажения душевные

и превращение в любой оттенок чувств

перетекали схожим образом на том, кто мне

был нужен. Ночь я, ночи не боюсь

(теперь, когда её в себе признала).

Во всех осколках просто зеркало мелькало.

От Минотавра до Тесея с Ариадной.

Я рассказать ему хотела обо всём,

что сама знаю. Он не слушал, странный.

Считал, что мир – болото, в нём наш дом.

– Твой выбор, посылать ли, жрать ли. Нить

моя со мной. Исход предвосхитить. –

Потом проснулась. Так что неказистым

финал остался: «Будут те, кто спасся,

но неизвестно, выживем ли мы с ним».

Быть может, к чёрту Ноя, взять, остаться.

И пусть волна закружит саркофаги,

что ранее собою называли.

С Аидом мы чаёвничаем часто.

Прошу его: «Вруби уже ступеньки,

мне надоело кубарем спускаться».

Смеётся, мрачный: «С горки веселее».

Но я хожу обратно, вот в чём разница.

В материи, в подземке, брат мой мается.

Романтикой не пахнет, хоть обнюхайся.

Артур и Лора вовсе как-то мимо

прошли иллюзию (ей человек до рвоты сыт).

Яснейшую из грёз этого мира.

Через дорог размытие попали

в приморский город, где с часами спали.

Над морем – парень в джинсах и футболке,

высокий и изящный, как кинжал арабский.

С ним, – но не за руку, – порывисто девчонка

идёт, одета так же, парой лет постарше.

Между двух бездн: могильной и, где горизонт,

шагали двое, что, себя вниз кинув, упразднили зонт.

Забор кладбищенский. Ограда у обрыва.

По набережной я сама гуляю.