Дом, которого нет

Выкуривать? Как барса гнать из клетки,

не зная, есть ли в ключ в природе даже.

О преимуществе своём не забывая,

ей мерить предоставил левый край он.

Такие штуки ведает наука:

раз злишь стихию, будь готов тонуть.

Аборигены, помним, съели Кука,

который, их подмяв, хотел сглотнуть.

Коль отказаться от познания не смог,

воспримешь, что за данными, как рог.

Так поступил патриархат (под флагом вечности)

с феминностью, ей приписавши дьявола.

Есть вещи, друг мой Кант, за рамкой этики,

имеющие на существованье право же.

Артур мальчишкой был во взгляде благоверного.

"Мальчишка" без уставов взял вселенную.

Профессор знал, что есть она сама,

есть то, что эмпирически проходим,

и есть модели в наших головах.

Вселенная – из этого все трое.

Одно и то же, но как бы и нет.

Сейчас я поясню. «Да будет свет!»

К примеру, есть а) человек, живой он,

болеющий, стареющий, под именем;

б) его смысл, цельный, как ни вой он

во времени (за прозвищами сущность та);

и в) воображаемый мной образ, персонаж.

Делить по пунктам – классный навык наш.

Сам человек быть может только близок.

Ответ на всё не даст он. Нет, никак.

Богиню встретить в коже одалиски –

увидеть идеал под вальса такт.

Придумать и таким манером притянуть…

Считаю, более ли, менее, понятна суть.

Когда всё это – взрыв, сродни большому,

ты думаешь: «Какую дурь я принял?»

К тому ж: рентгенов луч даёт саркому

на обозрение больному. Вправду, синим

закрашивать кровавый – вылет в мистику.

То бишь чёт-нечет делать… с жаждой жизни, да.

Я умолчала о реакциях, проекциях

и прочих факторах затем, что не психолог.

И, ясен пень, не стоит про контексты мне

упоминать. Есть много книжных полок

с литературой содержания подобного.

«А судьи – кто?» Я вообще тут мимо шла.

Тем временем, как Лора отличила

от Паука и Яна, и Артура,

и в принципе жила, себя включив, ей

последний увлекался "не как шкурой".

Сердечный ритм спокоен, но в уме

не мог её тот отпустить вполне.

Иллюзия она; он сам иллюзия.

Но, чёрт, цепляет тем, что знает это.

Лишь, превзойдя змею, сроднишься с музыкой

и выяснишь, играючи, ответы.

Порою беспричинный гнев накатывал.

(Всё – пустота.) Такая вот несхваточка.

Ко всему прочему, в отличие от Лоры,

в деньгах нехватки сызмальства не знавшей,

работал он то тем, то сем. Бесспорно,

проблема ценностей в умах сохранна наших.

Тут Фигаро и там. Вдобавок, ночи

черней порою на Неве, чем в Сочи.

Она была в себе, а он – во всём.

Она была всем сущим, он – собой.

Играя словом, в дебри с ним зайдём.

Ишь, белый кролик, падать нас зовёт.

Императрица Феникс – императору Дракону

в Китае древнем была, как он сам, знакома.

Творец создал творенье (я абстрактно

беру модель: без связи с некой верой).

Которое, став, воплотившись, равным,

потребовало спутницы на век свой.

Солнце; земля; луна. Кто где, понятно.

Есть "двойственный", мужчина и жена в том.

Логично вытекает, что двуполость

присуща демиургу-человеку.

На стороне у муз всегда влюблённость,

хотя в кармане ключ, что ищем век мы.

«Я-высшее, я-действо, я-принятие»

возможно и в себе соединять одном.

Вот для чего "троны во мне" упоминала.

А не к тому, что взлёт самооценки.

Глаза, глядящие в тебя, ломают малость

картинку под обзора угол, сцену.

У девушки (психологической, не био)

взгляд на себя в глазах её мужчины.

А парень, он, напротив, выражается

через свой выбор. Сорт особый женщин.

Возможно многое понять с одного взгляда. Так

получишь право подсказать. Хвалиться нечем.

Артур такую, чем он жил, увидел в Лоре.

Но не она – на памяти о горе.

Кусалась и царапалась, гадюка.

Высмеивала всё, начав с себя.

Переживала в одиночку, если мука.

Была ничьей, – своей, – даже любя.

Обвив, душила, и сдержи ещё, попробуй.

Чем пригрозишь той, что стремится к гробу?

Как реки вспять пустить, как выпить море.

Либо отказом врезать: пить и брать.

– Неуязвимый, чтоб его, спокойник, –

шептала, улыбаясь, – отказать

страстям, – им будучи отвергнута, делилась

со звёздами, – значит, за гейством быть стоическим мужчиной. –

Потом с начала и по кругу. Не могли

ни встреч окончить, ни развить их в нечто.

И, будто на секунду прилегли

у рощи, где восьмёркой билась вечность.

Ни там, ни там нет взрывов: царь у власти.

Такое рвать сложней, чем сладострастье.

Она сказала: «Выйти из времён

всего сложнее, как ни говори.

И полбеды, что мир, похоже, сон.

Сон то и дело настаёт внутри.

Мерещится, пришло навек блаженство.

Но только тени видим совершенства».

Про управление эмоциями сверху,

про то, что даже чувства подконтрольны

(трудно, но можно), говорила ему. Ветки

мы сами выбираем, куда ходим.

«Сложней отсечь приятное, чем плач, но

люблю я только сложные задачи».

Таскала по музеям, глаз расширив

на красоту. Домой к себе, открыто.

Хотела, утопистка, без зажимов

с людьми общаться, кто бы там ни спит с кем.

Ей это удавалось потому,

что нет склонения из них ни к одному.

Объединить в себе художника с учёным –

ни к этому ль извечное стремленье?

Прозренье, импульс, в мире с аксиомой

и стартом: выдвинутой кем-то теоремой.

Не там наш рай, где день сурка и овцы.

Движенье вокруг центра – вот вопрос весь.

Центр мира есть, и с каждым сердцем нити

его скрепляют, центром нашей жизни.