Дом, которого нет

ты меня видишь? Кем вообразил?

– Одной тобой. В ком сдаться хватит сил. –

Она поцеловала его первая.

Спиной её он – к дубу. Юбкой-клёш.

Журчал залив по руку Лоры левую,

кору древесную схватившую, как нож.

Ногою обвила, к себе прижав.

Вторично сломан чёртов батискаф.

Красива сцена в головах мечтателей.

«Наука – флагом, в донце – пустота», –

такая вот раскольная метафора

того, где мы сейчас живём… едва.

Измена Лорина изменой не является

уж потому, что ревность та снесла в себе.

Брала, что захотела, как мужчина.

Притом и отдавалась: всё – обмен.

Огня горизонтальность получила,

отрёкшись от неё. Вот крест. Не плен,

свободу он даёт: горящий символ

к излёту декабря на небе виснет.

Вернулись в лагерь чуть ни за руку они.

На взгляды с колокольни поглядели.

Свободные не думают о них.

Особенно когда под ноги стелет

сама вселенная ответы. И заранее.

Вопрос-то сам ещё не задавали ей.

(

заметки

на

полях

) I want you to be happy far from me

Самый лучший на свете дар

преподносит словами рот.

Я с тобой попрощаюсь, когда

кто-то первым из нас умрёт.

Это если посмертно нет

ничего, за пределом зеркал.

Шла на днях я купить сигарет.

Голос твой моё имя назвал.

Никого рядом не было. Что,

примерещилось? Или же звук

не привязан к пространству? Тот

смеет жить, кто прошёл весь круг.

К просветленью взлетаешь сам,

раз, поняв, можешь зло извинить.

Кружева вяжут Мойры, без драм

отрезая любую нить.

На краю, на любом, легко:

в бездны – безднами глаз смотреть.

«Ваша честь, осуждаем – кого?

Сами мы подсудимый на треть».

Я чертила на теле линии.

На ладонях, меняя жизнь,

и кровавые, от бессилия

уравненье её сложить.

А теперь наблюдаю себя

и тебя, чем-то схожего с зеркалом.

Оба, знай, разойтись хотят.

Почему-то концы недоделаны.

Часть

XXIX.

Ничьи

игрушки

#np Cristal castles ft. Robert Smith – Not in love

На днях я в любопытнейшей дискуссии

была (где знатный скептик – оппонент).

Границы и различья обсуждали с ней.

Зеркальности она сказала нет.

Во внешний мир, отдельный от себя,

поверив, тем тот и создашь, ребят.

В который раз скажу: не призываю

идти вслед никого. Тем паче, думать,

как я. Когда свои пределы расширяешь

до уровня вселенной, ищешь край той.

И норовишь шагнуть за край, конечно.

Чтобы оттуда видеть бесконечность.

Кто хочет сохраняться в индивиде,

тот памятью обмотан: слоем лент.

Я, как хамелеон, всем разной вижусь,

но лишена при этом личных стен.

Когда-то слышала: на самом деле хочешь

того, что не "зачем-то". Блажь, короче.

Хочу понять я, что такое жизнь.

В любых аспектах: молодых и старых.

Понять не после смерти (не изжить

себя телесную, зовущуюся Марой),

а прямо здесь, насколько человек

способен сделать вечностью свой век.

На опыте доказываешь только,

что есть в самом тебе. Вот и ответ.

А опыт человечества позволит

узнать, что есть, и даже, чего нет.

Если людские судьбы проиграть, поймёшь: все правы

и ошибаются, чужих законность отрицая нравов.

Притом ошибки нам необходимы…

Где тот момент, где выйду я из слов?

Мир истин, мир вещей, фантазий мир. И

они бегут из букв, как от оков.

Пытаюсь упростить, что выражаю,

но вместо этого, скорей, лишь отражаю.

Вела себя, как Ян когда-то, Лора.

Не выбрала из двух она ни одного.

И мужу предложила выбор: ссоры

не раздувая, дать заявку на развод

или остаться с ней, приняв другого.

Союз он предпочёл инстинкту, гордый.

Сказал, всегда есть компромисс, профессор.

Мол, можем старыми прикинуться друзьями,

пока сей шар в крови ни укротится

растратой, как обычно то бывает.

Hello, я занимаюсь пропагандой зрелости,

способной именно к духовной верности.

Мои персоны – люди от ума.

Слово «персона» означает маску

(ит.). Видно, потому, что я сама

сознанке доверяю без опаски.

Умом и сердце разрушала я, и плоть,

чтобы щелчком менять их, как семь нот.

Итак, большая комната в квартире.

Прямоугольный стол средь книжных полок.

Ножи в строке. Со счётом на четыре

идут часы. И тихо курят двое.

– Я и теперь ценю тебя не меньше.

– Ты просто фокус всех на свете женщин.

– Не всех. Моя сестра была святая.

А мать – купец призваньем и поступком.

И, если королева, то пентаклей…

– Нет, Лора, я не про типаж. О чувстве.

Когда тебя увидел я впервые,

как будто вечный двигатель открыл вдруг.

– Библиотека Ленина, Москва, витая лестница.

Совру, если скажу, что важно меньше

то, что тогда, с тобой, того, что здесь, сейчас.

– Ты от разумности порою бессердечна.

И вот: как будто недостатки сами,

как часть, тебя логично оттеняют.

Мне вспомнилось вдруг: торт на день рождения

цукатами от центра по спирали,

как число "пи", выкладывала битый час.

– Чтоб тот благополучно все сожрали.

– Нельзя не выражаться, видимо? – Имею

на выраженья право, если подменить сумею.

Ну, скушали… – гримаса в ней смущения,

и смех потом, густой, с бровями, сломан.

– Да, на тебя и злишься лишь мгновение.

– Всё пустота, мы в пустоте, родной мой.

Танцуй, как хочешь, ночью или днём.

– Но объясненья ищем, прежде, чем умрём. –

Такая вот возвышенная пара.

Орать, махать руками может каждый.

А вышагнуть из собственного я – не

такой уж лёгкий шаг, скажу вам. Жажда

владеть любимыми присуща человеку.

Даже в руинах начатого века.

Считал супруг её, что неминуем некто,

с ним противоположность показавший.