Дом, куда возвращаемся

А через пять лет он вернулся, все такой же, с глубокими, обиженными, словно заплаканными, глазами, в которых в самой глубине скрывались упрямство и отчаянье, такой же, как и раньше, молчаливый, теперь уже мужчина, который за последние пять лет так и не поцеловал ни одной женщины. Он увидел, как она катит по улице коляску с ребенком — доказательством своих надежд и ошибок.

А еще через неделю они справили свадьбу, так как ничего другого она сделать не могла, видно, убедилась, что не для каждой Джульетты существует Ромео.

И уже тогда, на свадьбе, глядя на него и на нее, я снова вспомнил старабок, белую пыль на большаке, голубятню, исчезнувшего кота, крик детворы возле речушки, застывшую надо льдом бель и над всем этим: «Эй, заяц, иди, капусты дам», — и подумал, что добром все это не кончится.

Дело не в ней, даже не в том, что ее Ромео поехал в белый свет искать свою Джульетту, оставив на память мальчика, а все, видно, в том, что до этого, до сегодняшней свадьбы, он так и не сближался ни с одной женщиной; в его жизни еще не было той отчаянной, прощальной с юностью ночи, когда, представляя, будто то, что происходит, и есть самая главная цель, стараешься как можно быстрее перейти через рубикон неизвестности, через который назад не вернешься, — это поймешь только утром в белом солнечном свете, когда, тихий и опустошенный, будешь смотреть чужими глазами на человека, который до этого казался далеким и таинственным, на незнакомые дворы, деревья, хату… Вот тогда и захочется вернуться, но не сумеешь и, может, в первый раз заплачешь — не то, не то, не то… И, как говорил поэт, горькие слезы будут платой за измену. Вот этой прощальной ночи в его жизни еще не было, и потому свадьба была пока все тем же продолжением: сначала старабок, потом голуби, лапта, две косы с белыми бантиками, пять лет ожидания и одиночества, а вот теперь крики: «Горько, горько!» — все это продолжение одного и того же.

И только позднее, когда по Житиву поползло, что какой же он чудак и дурень, неужели на ней одной свет клином сошелся, когда я увидел однажды, как он плакал возле хаты, а она в те дни находилась в березовской больнице, куда ее положили на трехдневное стационарное лечение, когда я догадался, что его слезы и ее лечение связаны между собой, как снег с холодом, тогда я подумал, что в конце концов он должен или сдаться, или идти до конца, до самого конца, до последнего поворота.

И тут никто не мог вмешаться, ни одна красавица не могла помочь, ибо, чтоб помочь или вмешаться, надо, как росчерком пера, вычеркнуть из жизни и старабок, и голубей, и речку, и две косы с белыми бантиками, и, наконец, ее — тоже воплощение ожидания и прислушивания. Вычеркнуть и все начать заново, как впервые на свете, как первый и последний раз, до следующей ошибки…

Он не захотел вычеркивать. А может, просто не мог, может, вот это его упрямое «не мог» и смутило меня тогда, когда я увидел его еще ребенком. И может, потому нам только и остается теперь сказать: «Не он первый, не он последний».

И это как подтверждение, что выбора у нас нет, что само появление — это и есть выбор, а все остальное — только продолжение.

Межа

Приглашаю разобраться в ситуации, в которой недавно оказался Антонов — примерный семьянин, член профкома научно-исследовательского института, без пяти минут кандидат математических наук. Для более полного и, как скажет уважаемый критик, реального представления можно сказать, что человек он тихий и спокойный, еще не заплыл жиром, но уже и не спортсмен-разрядник, с белым широковатым лицом, на котором взгляд спокойных, как бы затуманенных глаз свидетельствовал, что у этого человека была юность, увлечение другим человеком — что принято называть любовью, — потом женитьба, а с нею успокоенность и тихое тайное желание потерять эту успокоенность… Короче, когда вам уже около тридцати пяти и вы женаты, попробуйте представить на месте Антонова себя и дополнить образ теми чертами характера, которые есть у вас. Если я ошибаюсь — женитьба принесла вам счастье, полное и абсолютное, — то ничего не смогу вам посоветовать, кроме единственного: отложите мой рассказ в сторону…

Начнем с того дня, того обычного знакомства, которое произошло, когда Антонов ехал в деревню: народу была уйма, и, протискиваясь в автобусе, чтобы лучше устроиться, Антонов неожиданно увидел рядом девичье лицо — маленькое, с тонкой шеей, пучеглазое, как бы удивленное чем-то и потому тихое. Сам не зная почему — может, оттого, что было много лиц, шума, толкотни, а может, из-за этого задумчивого удивленного взгляда, — Антонов сказал:

— Какая красивая девочка! В каком же ты классе? В ответ услышал тихое, с затаенной гордостью, как вздох:

— Я уже студентка.