Дом, куда возвращаемся

И его укололо это «стипуха» — он удивился, и удивился не тому, что так быстро она изменилась и что он ошибался, когда думал обратное, а тому, что так скоро могут оборваться его колебания: и ожидание, и боязнь… Теперь она понимала его, и если бы они познакомились в этот день, она никогда не поверила бы в погибшие цивилизации, ни в коем случае не стала бы жаловаться на свое сердце и уже ни за что бы не сказала, что если исчезнет, то, ей кажется, исчезнет и весь свет: и люди, и трава, и солнце — потому она не может исчезнуть… О-о, нет, теперь она такое ни за что не сказала бы.

— И далеко девочка ездила летом? — Он еще надеялся, что ошибается.

— Девочка ездила со стройотрядом на Север — там она кухарничала, красивым мальчикам готовила еду, а потом попала в дом отдыха — отдыхала на заработанные деньги.

Она приняла условия его игры, и от этого игры не стало — теперь они были оба с открытыми глазами. Тогда Антонов замолчал, и это было лучшим, что можно было сделать.

А потом, перед прощанием, тихо сказал:

— Ты изменилась, стала взрослой.

Она ничего не ответила. Когда она забирала сумку из его рук, они посмотрели друг другу в глаза, и он снова увидел тех мальчиков и девочек, что бежали лугом к реке и махали над головами рубашками и майками, как флагами. Он стоял, а они бежали, все дальше и дальше. И тут Антонов подумал, что сделать, чтоб они не исчезли или хотя бы остановились в своем беге? И ничего не смог придумать.

Теперь ему стало ясно, что, видно, все кончено и он снова будет спокойный и уравновешенный, никогда не забудет, когда надо сказать «до свидания», «день добрый», а когда «извините», и его кандидатская, к великой радости жены, будет писаться каждый вечер — перед глазами вставали листы исписанной бумаги, и за ними исчезали дети, что с криком махали над головами одеждой, и он почти их не видел, ибо все становилось на свои места, как вода, что входит в берега после паводка и ледохода.

— Что ж, бывай, — сказал Антонов девушке, — не поминай лихом.

Но она не уходила, стояла, наклонив голову, а потом он увидел слезы:

— Я не виновата, это время…

«А что такое время?» — чуть не крикнул он, математик, и еще раз попробовал сравнить те мгновения, когда среди гула, шума и толкотни смотрел на синие круги под глазами, и год, когда ждал и боялся встречи.

…Вечером, когда совсем стемнело, Антонов вышел из хаты на улицу и пошел к ее дому на край деревни. Была оттепель, все последние дни подряд светило солнце, ночи были теплые и туманные, казалось, уже весна, но на самом деле была только середина зимы. Хата, в которой жила девушка, стояла на берегу реки, и Антонов, подходя к хате, слышал, как плывут, цепляясь одна за другую и за берег, льдины — будто кто скреб когтями по дереву. И потом, опять же через годы, Антонов будет вспоминать ту темную туманную ночь, весь тот вечер, когда он был как пьяный и делал то, чего ни до этого, ни после не делал, даже сама мысль сделать нечто подобное показалась бы ему смешной.

Антонову хотелось увидеть девушку и теперь, зная, что она понимает его, рассказать о себе, но не так, как давно — будто насмехаясь над собой, — а по-другому, без вранья. И еще он думал, что если так расскажет о себе, если не сможет соврать, станет лучше.

Антонов еще не знал, как начнет говорить и как позовет девушку на улицу, в эту темень, скрежет льдин и пахучую весеннюю влажность, но все-таки подошел к окну. В хате горел свет, работал телевизор — был обычный для всех людей вечер.

Антонов собирался постучаться в чужую жизнь. Только теперь он это понял, подумал, можно ли вмешиваться в жизнь другого человека?

Антонов представил: вот она выйдет, и он все расскажет. А что может рассказать человек человеку: немного надежды и немного мечты, немного о прошлом и немного о будущем, он попробует связать прошлое и будущее воедино и в это время постарается забыть про свое одиночество, потому что он, даже не Антонов, а просто человек, для того и рассказывает, чтобы разделить свое одиночество на двоих, а то и на все человечество…

Какое право имеет Антонов на эту девушку?

Он снова стал думать про ее слова: «Я не виновата, это время…» И поймал себя на том, что, будь он помоложе, он сначала позвал бы девушку и рассказал о себе, а потом бы уже думал или размышлял о результатах своих слов. И еще подумал, что дело не в том, что дома его ждет маленький сын и он, Антонов, должен быть возле него, а в том, что он, Антонов, задумал переступить межу и вот не смог переступить. Возможно, кто-нибудь другой переступил бы, но не Антонов, ибо если б Антонов мог такое сделать, не было бы в его душе ожидания и боязни, что сплетались в нечто единое, а было бы что-нибудь одно: или ожидание, или боязнь. Оставалось сделать одно движение, один шаг, и все озарилось бы новым светом, как лицо девушки во время улыбки.